Медленный фокстрот в сельском клубе - стр. 17
И в те годы, когда бывшие подчинённые сотрудники его лаборатории уже покупали дорогие иномарки и строили коттеджи в Подмосковье, он всё ещё занимался «чистой наукой», находился на их содержании и согревался одной тайной мечтой о возвращении родового гнезда в глухом северном селе, захвачен был судебными хлопотами, рассылками жалоб, выбиванием справок. Жил своей частной жизнью, никогда уже потом после 1991 года не впускал в себя политику, не захлёбывался ею, будучи окружён ею как пловец морем, – душу его теперь не отторгали только три вещи: биохимия, женщины и родовой особняк, а социализм, равно как и капитализм, вызывали в нём одинаково недоверие и скуку.
Этот каприз Вячеслава Ильича (купирование в себе стремления к обогащению) мог бы быть подавлен волей жены, как это получилось у супруг многих его учёных-коллег, настоявших на более достойном, по их мнению, приложении мужниных энергий нежели исследование структуры биоцеллюлозы или тяжба за строение сомнительной ценности.
Подраставшая дочка Варя, дитя своего времени, в семье Синцовых взявшая на себя роль хваткой, практичной особы, и – точно – нападала на «папу» с упрёками в прекраснодушии и бездействии на арене битвы за первичный капитал, но оказалась в меньшинстве, ибо поэтическую душу матери, Гелы Карловны, в своё время крестиком вышившую портрет героического кубинца-бессребреника, как-то незаметно тоже захватило одержимостью её любезного личного Че, его возвышенными идеями о необходимости сращивания разорванных времён, врачевания национальной вражды, создания из двух прошедших эпох конгломерата великого будущего – хотя бы на примере одной семьи, одного рода – тоже, по сути, химического опыта под названием «воссоединение», результат которого можно будет «внедрить в массовое производство» (никуда не деться от научного мышления!)…
Появившись в селе Окатове в 1992 году после скандала в поморском архиве, Вячеслав Ильич шагал к сельсовету в остроносых итальянских туфлях «Tektony», в жёлтом клетчатом плаще «Barberry» до пят, а по воротнику плаща мерно похлёстывал схваченный резинкой седоватый хвост-хаер. И без того узкое лицо наследника с тонкой косточкой носа удлинялось вверху открытым лбом, а внизу – курчавой светлой бородкой – необходимым атрибутом столичной академической фронды тех лет.
Таким он и нырнул в низкую дверь бывшего «трактира Синцова», Матвея Лукича, – его униженного, оскорблённого и убиенного деда.
Теперь «зала с самоварной стойкой» была перегорожена натрое; налево за дверью сидели счетоводы, направо – председатель сельсовета, а посредине – нестарая дородная цербер-чиновница в глухом суконном платье с белым воротником.