Майор из Варшавы - стр. 5
Петро никак не мог понять, чего от него хочет Длугий, и подобрался.
– Це що ви маете… На зараз?
– На потом. Как через пару месяцев большевиков расколотим.
– А чого ж тут думати? – Петро хитро прищурился. – Як ви, наприклад, пане гауптман, будете у маетку, то я б хотел хуторочек, од вас десь неподалик…
– Хуторок-то небось с трактором? – улыбнулся Длугий.
– Та навищо? Мени б коней! Дви запряжки…
– А то и три! – Длугий коротко хохотнул, и его настроение неуловимо сменилось. – Ну а до своих, украинских панив, ты как?
– До яких? – Меланюк нутром почуял опасность вопроса.
– А до тех, что друг другу «пиф-паф» делают?
– А до тих, я перепрошую, я видношення не маю…
От плохо скрытого внутреннего волнения на лице Меланюка выкатились желваки.
– При чем тут отношение! – неожиданно рассердился Длугий. – Меня интересует, чья работа? У вас об этом что говорят?
– Я перепрошую… – на всякий случай Петро еще потянул время. – Герр гауптман спрашивают про Лемика?
– Наконец-то дошло! – Стул Длугого, качавшийся на ножках, с треском хлопнулся на место. – Ну?..
Петро подавил едва не вырвавшийся вздох облегчения и начал:
– Я на це зважую, що то робота красных симпатыкив…
– Почему?
– Так звисно ж чому… Наши хлопци всих тих бильшовикив, що залишилися, того… – Петро как топором подрубил воздух ладонью. – Мы их, ясное дело, знали, але й воны нас теж. От може, хтось прослидкував та й решил помстытыся…
Петро замолчал и преданно посмотрел на Длугого. Он понимал, что говорит убедительно, и не поверить ему можно только зная больше.
– Так, так, так… – Длугий застучал пальцами по столу. – Таки «маєшь рацію, маєшь»… Ладно. А как до «самостийной», отношение?
Петро помолчал, собираясь с мыслями.
– До самостийной Украины? – Петро преданно посмотрел на Длугого. – Як на мене, то вважаю що спочатку войну треба кинчиты…
– Ну что, скажу – молодец! Я в тебе не ошибся. – Длугий хлопнул ладонью по папке. – Я тебя сюда вызвал, и будешь работать у меня. Ну и про панов-самостийников рассказывать тоже. Понял?
– Так точно, понял… – Петро немного замялся. – Выходить, тепер я тильки вам подчиненный?
– Не только. Управлению ландвирта тоже.
– Я перепрошую… – Петро показал на окно, за которым все еще маршировали «завзяти хлопци». – А мени теж прийдеться пылюку сапогами толочь?
– Ишь, мужик, мужик, а хитрый! – Длугий довольно осклабился. – Не бойся. В гмину[2] поедешь, сам себе хозяин будешь. У меня пока только одна просьба есть… Личная. Вот посмотри…
Длугий нагнулся и, вытащив откуда-то снизу лист бумаги, протянул Петру. Личная просьба означала высшую форму доверия, и Меланюк с готовностью сорвался с места. К вящему удивлению Петра на листе вместо текста оказался довольно подробный рисунок не совсем обычного самолета.