Мавританская Испания. Эпоха правления халифов. VI–XI века - стр. 69

Чтобы отплатить дерзостью за дерзость, халиф, обращаясь к нему, намеренно исказил его имя, намекая, что перед ним человек слишком ничтожный, не заслуживающий чести правильного произнесения имени. Халиф назвал его Халхал, но вождь немедленно поправил его:

– Меня зовут Халхала.

– Ну конечно, Халхал, – усмехнулся халиф.

– Нет, мое имя Халхала, так звал меня отец.

– Ладно, пусть будет Халхала. Ты обидел тех, кого я, предводитель правоверных, взял под свою защиту. Ты проигнорировал мои приказы, и ты украл мои деньги.

– Я не делал ничего из перечисленного тобой. Зато я исполнил клятву, удовлетворил свою ненависть и отомстил.

– А теперь ты предстал перед карающим правосудием.

– Я не виновен в преступлениях, о ты, сын Зарки! – Использование этого имени было оскорблением для Абд аль-Малика, потому что намекало на скандальную репутацию бабушки. – Тогда халиф передал подсудимого Зоайру, кельбиту, который жаждал отмстить за гибель его отца, убитого в Банат-Каин.

– Скажи-ка мне, Халхала, – спросил Зоайр, – когда ты в последний раз видел моего отца?

– В Банат-Каин, – беспечно ответствовал Халхала. – Несчастный, он весь дрожал – с головы до ног.

– Клянусь Аллахом, я убью тебя! – заорал Зоайр.

– Ты? Едва ли. Клянусь Аллахом, ты слишком порочен и труслив, чтобы убить меня в честном поединке. Я знаю, что скоро умру, но лишь потому, что так хочет сын Зарки.

Сказав это, он направился к месту казни с великолепным хладнокровием и почти оскорбительной веселостью, снова и снова повторяя какие-то отрывки из поэзии пустыни. Ему даже не потребовались слова ободрения и сочувствия, адресованные ему принцем Бишром, который пожелал присутствовать при казни и был очень горд мужеством Халхалы. Когда Зоайр занес меч, Халхала сказал:

– Постарайся нанести мне такой же честный удар, как тот, что я нанес твоему отцу.

Товарищ Халхалы – Саид – встретил свою судьбу не менее мужественно.

Пока сирийцы грабили и убивали друг друга, жители Ирака, не слишком привлекательный и неуправляемый народ, тоже развлекались насилием. Впоследствии беспокойная знать Куфы и Кафры с сожалением вспоминала этот период анархии, доброе старое время, когда в сопровождении нескольких десятков рабов они разгуливали по улицам с высоко поднятыми головами, бросая по сторонам грозные взгляды, всегда готовые обнажить меч, если только выражение лица встречного аристократа покажется агрессивным. Если кому-то случалось оставить противника – или даже двух – в придорожной канаве, люди знали, что правитель слишком снисходителен, чтобы думать о наказаниях. Однако правители Ирака оставляли своих людей не только безнаказанными, но и беззащитными. Их зависть и ненависть к Мухаллабу была настолько велика, что они предпочитали подвергнуть Ирак риску вторжения хариджитов, все еще грозных противников, несмотря на многочисленные поражения. Следует отметить, что для зависти была причина. Народ Ирака считал Мухаллаба величайшим полководцем и спасителем своей земли. Никто не мог сравниться с ним в популярности, и поскольку он выдвинул свои условия, прежде чем согласиться принять командование армией, то собрал огромное состояние, которое тратил с великолепной расточительностью. Утверждают, что он дал сто тысяч серебряных монет чтецу поэтического панегирика и такую же сумму его предполагаемому автору. В общем, все правители оказывались в его тени благодаря роскоши, сказочному богатству, безграничной либеральности и военной славе.