Мастера афоризма. Мудрость и остроумие от Возрождения до наших дней - стр. 12
Наше раскаяние – это обычно не столько сожаление о зле, которое совершили мы, сколько боязнь зла, которое могут причинить нам в ответ.
Наше самолюбие больше страдает, когда порицают наши вкусы, чем когда осуждают наши взгляды.
Нашей полной откровенности с друзьями мешает обычно не столько недоверие к ним, сколько недоверие к самим себе.
Наши поступки подобны строчкам буриме: каждый связывает их с чем ему заблагорассудится.
Наши прихоти куда причудливей прихотей судьбы.
Не будь у нас недостатков, нам было бы не так приятно подмечать их у ближних.
Не доброта, а гордость обычно побуждает нас читать наставления людям, совершившим проступки; мы укоряем их не столько для того, чтобы исправить, сколько для того, чтобы убедить в нашей собственной непогрешимости.
Не следует обижаться на людей, утаивших от нас правду: мы и сами постоянно утаиваем ее от себя.
Невелика беда – услужить неблагодарному, но большое несчастье – принять услугу от подлеца.
Необычайное удовольствие, с которым мы говорим о себе, должно было бы внушить нам подозрение, что наши собеседники его отнюдь не разделяют.
Нередко нам пришлось бы стыдиться своих самых благородных поступков, если бы окружающим были известны наши побуждения
Нет качества более редкого, чем истинная доброта: большинство людей, считающих себя добрыми, только снисходительны или слабы.
Нет на свете человека, который не ценил бы любое свое качество куда выше, чем подобное же качество у другого, даже самого уважаемого им человека.
Нет ничего глупее желания всегда быть умнее всех.
Нет таких людей, которые, перестав любить, не начали бы стыдиться прошедшей любви.
Ни в одной страсти себялюбие не царит так безраздельно, как в любви; люди всегда готовы принести в жертву покой любимого существа, лишь бы сохранить свой собственный.
Ни на солнце, ни на смерть нельзя смотреть в упор.
Никакое притворство не может долго скрывать любовь, когда она есть, или изображать – когда ее нет.
Никто не прогадал бы, согласившись на то, чтобы о нем перестали говорить хорошо, при условии, что не станут говорить дурно.
Никто так не торопит других, как лентяи: ублажив свою лень, они хотят казаться усердными.
Ничто так не мешает естественности, как желание казаться естественным.
Одинаково трудно угодить и тому, кто любит очень сильно, и тому, кто уже совсем не любит.
Одним людям идут их недостатки, а другим даже их достоинства не к лицу.
Ошибается тот, кто думает, будто лишь таким бурным страстям, как любовь и честолюбие, удается подчинить себе другие страсти. Самой сильной нередко оказывается бездеятельная леность: завладевая людскими помыслами и поступками, она незаметно подтачивает все их стремления и добродетели.