Мастер и Виктория - стр. 2
Из горла вырывается только сипение.
– Жаль, – голос становится печальным. – Твое невнимание будет стоить тебе лишних десяти ударов. Я-то надеялся обойтись только двадцатью.
Снова ледяные пальцы страха сжимают мое сердце так, что, кажется, из него брызжет кровь.
Тридцать ударов плети… Тридцать! После пятнадцати я лежала пластом сутки. И главное, я не знаю за что! Спросить?! И добавить себе еще десяток. Но я должна знать, за что приму эту муку. Иначе не смогу ее пережить.
– Господин… Мастер, – хрипение, которое вырывается из моего горла, не может быть моим голосом, – простите, в чем мой проступок?
Хлесткая пощечина обжигает щеку, заставляя голову дернуться.
– Ты еще смеешь спрашивать?!
Голос исполнен гнева и презрения.
– Считай!
Свист плети и первый резкий удар, пришедшийся на поясницу и ниже. Нестерпимая боль прожигает кожу до мяса. В мозгу – яркий всполох, под повязкой – слезы.
– Один! – хрип пополам с криком вырывается из горла, даря крохи облегчения.
Второй удар обжигает живот и правое бедро. Металлический наконечник беспощадно жалит между бедрами, разрывая нежную плоть. Теплая струйка крови стекает вниз, щекочет кожу.
– Два! – я исторгаю этот звериный вой и изо всех сил держусь за остатки разума, чтобы не сбиться. Если я перестану считать или собьюсь, Господин начнет сначала.
Но после восьмого разум начинает терять ясность, зыбкая и вязкая серая муть просачивается в него, словно вода в пробитую обшивку подводной лодки, неумолимо заполняет собой, я чувствую, как мысли захлебываются в ней, переставая мне подчиняться.
И когда левую грудь и живот обжигает удар плети, губы не слушаются и выдавить из себя «девять» я не могу.
Жесткие пальцы сжимают мой подбородок, сдвигают повязку с выжженных слезами глаз, поднимают веки – яркий свет ослепляет. Плеть падает на пол.
Сильные руки приподнимают мое обмякшее тело и отстегивают наручники от цепей, я мешком валюсь на холодный влажный каменный пол, разбивая колени. И тут приходит невыносимая боль, она захлестывает меня от макушки до пяток. Я кричу так, что горлом идет кровь из разорванных связок, я захлебываюсь ею, хриплю, но продолжаю кричать.
– Тише… тише… – его голос почему-то стал мягким, почти испуганным, заботливым. Теплые мягкие губы – так приятно – на лбу, на щеках, на шее. Господин…
Резко распахиваю глаза, и с ужасом понимаю, что ничего не вижу. Потом загорается теплый неяркий оранжевый свет. Ласковые ладони стискиваю мои плечи, прижимают к сильному мужскому телу. Впиваюсь пальцами в него. Когда он успел развязать мои руки?
– Вик… – мое имя? Он произнес мое имя?