Маски. Книга 3. Дрозд и малиновка - стр. 4
Ну и дура ты, Мальва Дархон! Тебя только что обокрали, а ты пялишься на глупых рыбок. Ещё неизвестно, у кого из вас больше мозгов!
– Эй, лея, лея! – раздался громовой голос за спиной. – Нет кормить рыб! Не трогать!
Отчего-то голос кричал по-ранолевски.
Я быстро оглянулась и невероятно обрадовалась, увидев городового. Ну, или кто тут был ответственный за соблюдение порядка на улице? Мужчина в форменном чёрном костюме (широкие штаны и куртка, ярко-оранжевый пояс, черная лента на лбу) был чистокровный ильхоннец: смуглый, с раскосыми глазами и круглым лицом. Я подскочила и затараторила на ильхонском:
– Достопочтенный лей, как хорошо, что вы появились, меня только что ограбили! Банда малолетних разбойников украла мой саквояж! Они убежали вон туда!
Если бы рыбки из фонтана заговорили человеческим голосом, мужчина, наверное, был бы удивлён меньше. Он отскочил в сторону, совершенно невежливо уставился мне в лицо, разглядывая так внимательно, словно ожидал найти знакомые черты. Тщетно! Даже при самом большом старании невозможно принять меня за ильхонку: кудрявые рыжие волосы, веснушки и зелёные глаза выдают во мне чужестранку. Ну и фигура тоже, я несколько крупнее и округлее местных жительниц.
– Лея разговаривает на ильхонском? – осторожно уточнил городовой, вероятно, надеясь, что ему померещилось. – Лея попала в беду?
– Да, да! – нетерпеливо отвечала я. – Меня обокрали! Я только сегодня приплыла в Ильхонн и уже столкнулась с форменным безобразием!
Разумеется, я сказала как-то не так, но очень похоже. И именно тогда я услышала то самое слово, которое прилипло ко мне навечно: гюйдо. Круглоглазая. Нет, это не только про глаза, а ещё про то, что чужестранцы все как один глупы, невежественны и склонны вляпываться в неприятности.
Сейчас я с тем человеком согласна. Тогда я была настоящей гюйдо.
3. Странные дети
Дивный Сад отличается от ильхонских школ не только тем, что родители отдают сюда дочерей навсегда. За ними никто не приедет через несколько лет, если, конечно, они не станут очень богатыми и известными. Родители заплатили деньги. Теперь их странные дочери – практически моя собственность.
Впрочем, такое практикуется в Ильхонне повсеместно, тут даже рабство не запрещено. Конечно, нет никаких рынков рабов и прочих ужасов, что были когда-то давно в Ранолевсе, но родители вполне могли продать своего ребёнка в слуги или даже в бордель, и это было совершенно законно. К счастью, меня это никаким образом не касалось. У меня было другое: я подписывала особый договор и как бы удочеряла всех этих девочек, ну, или становилась их опекуном. Я брала на себя обязательства их кормить, одевать и обучать – до самого совершеннолетия, которое здесь наступало для девушек в двадцать. Я могла потом их выдать замуж, оставить при школе или выгнать на улицу – но не раньше их двадцатилетия. Такие порядки царили во многих школах.