Маруся отравилась. Секс и смерть в 1920-е. Антология - стр. 50
– Главное, жаль детей, – говорила она. – У меня двое детей, обе девочки: одной шесть лет, другой десять, старшая ходит учиться.
Услыхав про детей, Шурыгин от неожиданности опешил, однако в следующий момент сообразил, что это дела нисколько не портит, а скорее, наоборот, характеризует даму с положительной стороны.
– У вас уже девочка десяти лет, а между тем вы сами так еще молоды, так хороши! – взяв ее под руку, прижимался и прижимался он к ней, точно силился весь целиком вмяться ей в бок.
Дама, точно неживая, точно сделанная из тряпок кукла, совершенно равнодушная к его нежностям, продолжала выкладывать перед ним свои беды.
– Поступить на службу мне не удается, это теперь так трудно. Продавать из вещей больше нечего: что можно было продать, все продала. Непроданным осталось только одно… но оно, кажется, сейчас очень дешево ценится.
– Что именно? – спросил Шурыгин, заволновавшись и страстно посапывая носом в ее дешевенькое желтое боа, от которого пахло псиной.
– Разве вы не знаете что? – ответила дама и, содрогнувшись под шубкой, раздельно и приподнято проговорила: – Любовь. Непроданной у меня осталась только любовь.
– Что ж, товарец ходкий! – хихикнул Шурыгин, врываясь и врываясь страстным носом в боа дамы.
– Ходкий-то он ходкий, да я не умею им торговать, – заметила дама. – Вот, учусь у профессионалок, да ничего не выходит. Поглядите, – кивнула она на лениво и как-то беспутно слоняющихся в потемках женщин, – некоторые из них уже по третьему разу уходили с мужчинами и опять сюда пришли. Умеют. А я все сижу и сижу. Я четвертый день как решила ступить на этот путь и четвертый день хожу здесь без всякого результата,
– А! О! Что? – обрадованно завозился на месте Шурыгин и переспросил: – Только четвертый день занимаетесь этим?
– Пока не «занималась» совсем. Никто не берет.
– Совсем? – взвизгнул еще больше обрадованный Шурыгин. – И не надо совсем! О, это такой ужасный, такой ужасный путь! Еще никто не ступал на него, не поплатившись за него своим здоровьем, своей жизнью. К тому же у вас дети, двое девочек, вы должны хотя бы детей своих пожалеть.
Он горячо убеждал ее оставить эту мысль, выбросить ее из головы, забыть про нее и в самых мрачных красках рисовал перед ней ужасы, которые ее ожидают.
– Это самый последний, самый гибельный путь! – заключил он свою речь, прижимаясь к ней.
Но, к его удивлению, его слова ничуть не испугали ее.
– Я сама знаю, что это гибельный путь, – спокойно проговорила она. – Я об этом уже все передумала, я все страхи уже пережила. Я хорошо знаю, на что иду, я много читала об этом, о болезнях и прочем. И я решилась на все, лишь бы спасти детей.