Мартовский заяц, или Записки мальчика индиго - стр. 39
Я встал в стойку, которой успел за полтора месяца научиться в секции бокса.
– Да я тебя…
Первый удар пришелся в плечо. Похоже, он получился довольно ощутимым, так как Зуева остановилась.
– Что?! Да я ребятам скажу, они тебя…
Второй удар пришелся под дых. Зуева согнулась, хватая ртом воздух. Наконец ей удалось вдохнуть.
– Куда бьешь? Тут у женщин грудь! – неожиданно сообщила она.
«Ничего себе, – подумал я. – Зуева вспомнила, что у нее есть отдельные женские части тела». Не опуская рук, я молча стоял и в упор смотрел на нее. Так продолжалось с минуту. После чего она повернулась и деловито пошла прочь, стараясь всем своим видом показать, что она еще вернется, причем не одна. Но в этот день она не вернулась. Не вернулась и на второй, как, впрочем, на третий и на четвертый.
«И что, это все? – обескуражено думал я. – Неужто Зуева так просто сдалась? Не может быть». Однако именно так дело и обстояло. Проще некуда.
Драки вообще в те времена были обычным делом среди подрастающего поколения. И лагерь в этом отношении предоставлял массу возможностей. Разбираться «по-мужски» было в порядке вещей. Происходили эти поединки в овраге, сразу за лагерем. Если у кого-то с кем-то возникал конфликт, то они, словно заправские дуэлянты, условливались: «Через час в овраге». Овраг был условным, поскольку представлял собой обыкновенный спуск с холма, на котором располагался лагерь. После назначения места и времени каждый шел к себе в отряд и собирал сторонников. Ровно через час к оврагу с двух сторон подходила орава взлохмаченных лоботрясов – и немедленно начиналась разборка. Как правило, она все же происходила один на один. Толпа с обеих сторон являла собой группу поддержки, а заодно была своеобразным гарантом того, что поединок будет честным. До массовой потасовки с применением свинчаток, ремней с утяжеленными или отточенными бляхами и прочих подручных средств доходило редко. Но когда доходило, то это было настоящее Мамаево побоище. Один раз выясняющие отношения стороны даже разнимали педагоги во главе с бессменным вожатым первого, самого старшего отряда Шуриком, суровым мужиком, в прошлом тяжелоатлетом. Шурик пользовался всеобщим уважением среди подопечных, поскольку сквозь пальцы смотрел на отлучки в деревню за сигаретами, умеренное употребление портвейна, тайные походы в палаты к девочкам под покровом ночной темноты и прочие мелкие нарушения. Девизом здесь было: «Главное – не попадаться, а уж если попался – терпи». Поэтому все терпели, когда им попадало по задницам ремнем, или мимоходом прилетало в ухо по пути к себе в палату после ночной вылазки. Ибо понимали – получили за дело. Авторитет Шурика от этого только рос. Кроме того, он еще «ботал по фене» (то есть умел разговаривать на уголовном жаргоне), поскольку имел «авторитетных» приятелей. Незатейливые афоризмы, которые он порой изрекал, моментально расходились по лагерю, например: «Чтобы кровати были застелены, одеяла заправлены, а подушка стояла, как пиписка утром!»