Марсианская готика - стр. 7

СОНЯ. Но если учебная эвакуация выльется в неразбериху, что будет, если возникнет необходимость реальной эвакуации?

НОФСИНГЕР. Если нам повезет, мы этого никогда не узнаем.

СОНЯ. А если не повезет?

НОФСИНГЕР. Знаешь, Соня, ты сегодня потрясающе выглядишь. Ты – невероятно красивая молодая женщина. Я тебе когда-нибудь это говорил?

СОНЯ. Да, говорил, но что насчет плана эвакуации?

НОФСИНГЕР. Учебная эвакуация приведет к нервотрепке, а мы меньше всего хотим усиления панических настроений. Просто выйди к ним, надев что-то красивое, продемонстрируй свою фигуру, когда будешь говорить с ними, улыбнись. Они растают, как масло. Я знаю, тебе это по силам.

СОНЯ. Не думаю я, что этого хватит. Я должна им что-то сказать. И я могу говорить убедительно, если знаю, о чем говорю.

НОФСИНГЕР. Ты говоришь прекрасно. Ты все делаешь прекрасно. Поэтому мы тебя и наняли.

СОНЯ. Вы наняли меня, потому что лучшего специалиста вам не найти.

НОФСИНГЕР. Безусловно. Пообедаешь со мной?

СОНЯ. Только если мы продолжим этот разговор. Меня действительно очень тревожит…

НОФСИНГЕР. Черт, совершенно забыл, что сегодня у меня встреча с одним говнюком из Комиссии по атомному регулированию. Должен умасливать старого козла. Но мы пообедаем в самом скором времени.

(Забирает со стола какие-то бумаги и уходит).

ДЖЕЙНИ. Отличный парень, Соня. Как раз в твоем вкусе, так?

(Демонстративно игнорируя ДЖЕЙНИ и обращаясь к зрительному залу).

СОНЯ. Эйнштейн гулял там, где я резвилась, как ребенок. Когда у меня было время резвиться. Потому что по большей части я была маленькой мамой для Джейни и маленькой женой для папы. Джордж Гамов[1] уводил меня в бесконечность. Я отправлялась на Марс с Эдгаром Райсом Берроузом и Робертом Хайнлайном. Я летала на Луну с дядей Уолтером, но Марс мне нравился гораздо больше. У меня в голове сложилась четкая картина Марса: разлитая в воздухе краснота, приковывающие взгляд замки марсиан, их искусство, музыка и театр, страсти марсианских влюбленных. Марсиане были такими же, как мы, только гораздо более красивыми. Я шагала по их древним городам, плакала по умершим марсианам, тайком писала целые тома неистовой, наполненной призраками марсианской поэзии. Но едва мама умерла, обязанности все большей грудой наваливались на мои хрупкие плечи, так что постепенно мне пришлось отказаться от всего, что я любила, запереть марсианскую поэзию в башню, расположенную в дальнем уголке моего разума, и сосредоточиться на заботе о сестре и отце и науке. Я училась, не жалея сил и времени. Вызубрила таблицу Менделеева. Подружилась с логарифмами. В шестнадцать лет могла объяснить теорию относительности. Хотя бы отчасти. Но исследования обостряли чувство одиночества, а учительство навевало грусть, поэтому я стала той женщиной, которую вы сейчас видите перед собой. Мой голос ласкает слух, внешность радует глаз, и ваши друзья в электросбытовой компании счастливы, что могут отправить меня на встречу с вами. Я продолжаю работу моего отца, помогая таким хорошим, добропорядочным обычным людям, как вы, понять ее. Хотя бы отчасти. То, что я делаю, занятие благородное. Я несу вам правду. Я несу вам знания. Мой отец сказал: «Да будет свет», – и свет вспыхнул.