Марргаст. Первое семя тьмы - стр. 4
Представление началось, хоть и с небольшой задержкой.
− Как смеете вы поднимать руку на священного фамилиара того, кто пришел вам на помощь? − загрохотал я. − Или ваш край не постигла беда, или я здесь не желанный гость? Иль смерти вы не боитесь, ничтожные?!
От дыма першило в глотке и щипало глаза, но это того стоило. На меня обратили внимание. Вонь и следы гари на щеках предавали моему образу еще большую внушительность. Особенно, когда пола злополучного плаща начала тлеть.
Толпа отпрянула. Затем молча расступилась, пропуская вперед сутулую женщину. На ней был тулуп с оторочкой, а под ним традиционное шерстяное платье. Седые волосы, собранные в три косы, свободно лежали на спине. Темное лицо обрамляли массивные височные кольца.
− Кто ты, странник? И почему пришел с диким зверем?
− Я не странник, а Селио не дикий зверь. Вы имеете честь видеть носителя семи Знаков, укротителя нежити, того, кто окунулся в реку Смородинку и выжил, – Я отчаянно пытался не закашляться прямо посреди выученной речи. – Слышал, вам помощь нужна.
Она окинула меня тяжелым взглядом.
− Верно. Нужна. Ты можешь нас спасти?
Ко мне устремились взоры всех жителей деревни. Сотни горящих безумных глаз. Пугающе много. Волк под моей рукой хрипло выдохнул, предостерегая от необдуманных решений.
− И от чего же вы все желаете спастись?
− От зла, сударь, − Женщина горько усмехнулась, поглядев куда-то в сторону. − От абсолютного зла.
Для отдыха нам предложили дом волхва. Тот сбежал, как только начались странности. Как рассказала Года, старейшина, занявшая этот пост после смерти мужа, первыми их покинули птицы. Жители заметили, что вокруг больше не слышно ворон, и что снегири и даже совы − все куда-то исчезли.
Поначалу в деревне думали, что чем-то прогневили Мать Макошь. Но подношение в виде козленка не помогло. Затем на улицах стали появляться отрезанные головы. Когда Года описывала их, на ее лице читался ужас: глаза у несчастных кошек были выколоты, языки разорваны, а сами головы покоились на тщательно сложенных позвоночниках, не сохранивших и куска плоти.
Вскоре в Фензино не осталось мышеловок, и лихо переключилось на собак. А потом пропала младшая дочка гончара Олега. Ее не было несколько дней, а когда вернулась − вся в ссадинах и синяках, − то стала совсем другой. Злой, угрюмой, сулившей всем мор и голод…
Люди начали бояться спать по ночам. Они рассчитывали на помощь из столицы, но гонец так и не вернулся с подмогой.
Я раскладывал фальшивые реликвии и обереги на столе, обдумывая услышанное. Продавать мусор под видом спасения не хотелось. Среди этих людей, вымотанных морально и физически, завелся безумец, развлекающийся похищением детей и осквернением святынь. Все слишком серьезно, не как раньше.