Марой и хранители - стр. 37
Рене развёл кисти рук, будто он ничего против такой благости не имеет. Затем вернулся в прежнее положение, лицом к поверхности постели.
– Вы мне не верите! – округлив синие глаза со слипшимися мокрыми ресницами, поразилась Люсиль.
– Я – верю. А ваша подруга, нацепившая вам браслеты, очевидно, нет. Ответьте себе честно на вопрос – в день, когда вы поняли, что ваш Перекориль от вас без ума, ваш дар уже действовал?
– Какой Перекориль? Вы хотели сказать – Арман?
Рене пересказал сюжет сказки Теккерея, возможно, имевшей в Люмерии свой аналог, но Люсиль его не узнала.
– Пообещайте мне рассказать её полностью, когда ваши силы восстановятся!
– Отчего же нет? Расскажу. Если вы мне проясните ещё один момент, который я не понял. Какое препятствие теперь между вами? Сир Арман стал холоднее с того момента, как увидел вас в браслетах?
Девушка покачала золотыми локонами, и свет заиграл в её дорогих заколках, украшавших сложную причёску:
– О, нет. Слава Владычице! Арман не дал мне повода усомниться, только… он теперь не может прикасаться ко мне, как раньше…
– И вы думаете, что дело в браслетах?
– В чём же ещё? Этот желчный инквизитор, который должен был помочь снять браслеты, сказал, будто дело не в них…
Рене молчал, наверное, делал вид, что утомился и желает отдохнуть от болтливой сиделки.
– О чём вы думаете, сир Рене? – первой нарушила тишину девушка.
Задумчиво и отчасти тягуче, в тон своим неким мыслям, юноша произнёс:
– О разном понимании слова «любовь».
– И что же это такое, по-вашему? – Люсиль наклонила голову, с любопытством ожидая продолжения беседы на волнующую тему.
Рене вздохнул, погружаясь в свои мысли:
– Для меня – это отсутствие смысла в будущем без него… неё. Когда смотришь на неё, сердце наполняется светом, а в разлуке и от грубого слова – пожирающей тьмой. Но ты готов на всё, чтобы твоя возлюбленная была счастлива, даже с другим. Вдали от тебя или рядом. Потому что её радость – твоя радость. И ты готов дать тьме поглотить себя, лишь бы ей было хорошо. Ты представляешь её в старости рядом с собой и заранее любишь каждую её морщинку. Любовь – это так же и твоё уважение к себе, потому что ты не смог бы выбрать недостойную. Ты чувствуешь её и все её потребности, как свои. И принимаешь их. Потому что она – часть тебя. Любовь – это твоё молчание, это твоё безмолвие мира под первым снегом. Это вечная боль и сладость. Это твоё личное Всемирье с водопадами, деревьями жизни и небесными спутниками…
Рене тихо вздохнул, укладываясь поудобнее, чтобы смежить веки.
– Может ли ваша возлюбленная, сир Рене, почувствовать, что вам плохо? – спросила притихшая Люсиль.