Маронка - стр. 6
– Не откажи, светлая маронка, прими. Недосмотрел за добром твоим, прости уж!
Оксюта помедлила, сурово глядя на хозяина. Затем вздохнула:
– Так и быть, приму.
Путь до имения марона Крытеня был долгим. Поначалу все молчали, чувствуя себя неловко, но постепенно разговорились: об урожае и ярмарках, о праздниках, о жизни в Дальнеюжье и в поместье, именуемом Знатным уделом. Впрочем, от Оксюты не укрылось, что на вопросы касательно семьи марона да порядков в доме мужчины отвечали вроде бы с почтением, но как-то скупо и нехотя. Затем затянули песни и с ними уже затемно подъехали к имению. Чуткий слух Оксюты издалека уловил причитания, стоны и плач. Напрягся и Тума, прислушиваясь.
Навстречу малмыге уже бежали мужчины и женщины – махали руками, кричали, чтобы пение прекратили. На расспросы ответили, что метавшаяся в бреду Галия, донька Крытеня, на закате отправилась к Вышнеединому. Заодно поведали, что мароночка перед смертью вдруг вскрикнула не своим голосом: «Прогони её! Прогони!», а потом затихла и отошла.
– Кого это прогнать? – с жадным интересом спросил Пытусь.
– Наперво думали, смерть. А вскоре побируха пришла, ночевать набивалась. Марон велел милостыню дать да выставить вон. Как та ни жалобила, что ноги не держат, а с господином не поспоришь… А чего это вы везёте?
– Да вишь, у светлой маронки Оксюты с Золотополья повозку спортили. Поправить надо.
Малмыга с прикреплённой к ней повозкой въехала на огромный освещённый факелами двор. Спрыгнув на землю, Гнатий первым делом бросился в дом господина. Прочие пока помогли Оксюте выбраться из малмыги да краем глаза приглядывали за Тумой, который тревожно озирался по сторонам.
Женщины окружили Оксюту, кланялись, приглашали присесть на лавку да выпить с дороги свежего молочка. Девушка от угощения не отказалась. Как-то незаметно завязался разговор. О смерти маронки Галии женщины рассказывали шёпотом, боязливо оглядываясь, и осеняли себя знаком Вышнеединого. Оксюта слушала, вздыхала, сочувствовала, затем отдала старшей из женщин сладко пахнущий короб и попросила разделить между всеми, дабы помянуть ушедшую душу.
Вернувшийся Гнатий подошёл к девушке, отвесил поклон:
– Такое дело, ясноваженная Оксюта… Марон видеть тебя хочет.
– До меня ли ему? – вздохнула она, но пошла за Гнатием. Тот проводил её до просторной залы, освещённой множеством свечей, пропустил маронку внутрь, а сам остался в сенцах. Оксюта увидела затянутые тканью зеркала, в отдалении – гроб с телом юной девушки, и поклонилась шагнувшему ей навстречу мужчине.
– Даже не знаю, как приветствовать тебя, вышечтимый марон, – с тихой печалью проговорила она. – Ибо сейчас никакие слова не исцелят боль души отца, потерявшего любимое дитя.