Марк Алданов. Писатель, общественный деятель и джентльмен русской эмиграции - стр. 135
В «Современном слове» Дмитрий Николаевич Овсяннико-Куликовский, Борис Мирский (в миру Миркин-Гецевич), П.А. Нилус, А.М. Федоров, Вас. Регинин, бывший редактор петербургского «Аргуса», Алексей Толстой, он же и старшина игорного клуба; А.А. Койранский на ролях гастролера, Леонид Гросман, великий специалист по Бальзаку и по Достоевскому; молодой поэт Дитрихштейн, еще более молодой и тоже поэт Эдуард Багрицкий; Я.Б. Полонский, живой, способный, пронзительный, – в шинели вольноопределяющегося168; Д. Аминадо, тогда еще Дон, и, в торжественных случаях, почетный академик, Иван Алексеевич Бунин.
«Одесскую почту» издает Некто в сером, по фамилии Финкель169.
Газета бульварная, но во всем мире имеет собственных корреспондентов!..
Корреспонденты с Молдаванки не выезжают, но расстоянием не стесняются, и перышки у них бойкие.
«Почта» живет сенсациями, опровержениями, сведениями из достоверных источников.
Улица довольна, недовольны только пайщики, которых, как говорят, Финкель беззастенчиво грабит.
Вероятно, поэтому газетные мальчишки и орут во весь голос:
– Требуйте свежий номер «Ограбленной почты»…
Кроме того, есть «Призыв»170, который издает Ал. Ксюнин, раскаявшийся нововременец.
Н. Н. Брешко-Брешковский в газетах не участвует, ходит вприпрыжку, и самотеком пишет очередной роман под скромным названием «Царские бриллианты».
Театры переполнены, драма, опера, оперетка, всяческих кабарэ хоть пруд пруди, а во главе опять «Летучая мышь» с неутомимым Никитой Балиевым.
Сытно, весело, благополучно, пампушки, пончики, булочки, большевики через две недели кончатся, «и на обломках самовластья напишут наши имена»…
Несогласных просят выйти вон.
Пейзаж, однако, быстро меняется.
Небо хмурится, сто верст, в которые уверовали блаженные, превращаются в шестьдесят, потом в сорок, потом в двадцать пять.
<…>
Ни направо не пойдешь, ни налево не пойдешь, впереди – море.
Хоть садись на мраморные ступени, убегающие вниз, размышляй и думай:
– Ведь вот, сколько раз измывались над Горьким, сколько раз шпыняли его за олеографию, за «Мальву».
Никак не могли ему простить первородного греха, неуклюжей, стопудовой безвкусицы.
А ведь вышло по Горькому:
– Море смеялось [Д. АМИНАДО].
Вечером 2 апреля 1919 года была официально объявлена эвакуация морем из Одессы воинских контингентов, вооружений, боеприпасов и другого материального имущества войск Антанты, местной администрации и гражданского населения, не пожелавшего оставаться на территориях, занимаемых войсками победоносно продвигавшейся Красной армии. Эвакуацию должна была произойти в «48 часов». Существует мнение [САВЧ-БУТОН], [МАЛАХОВ], что для такой молниеносной эвакуации не было никаких причин. Хотя детали и механизм принятия решения историкам до сих пор не известны, однако несомненно, что эвакуация произошла из-за политического решения французского правительства свернуть военную интервенцию в России. Апрельскую ситуацию в Одессе наглядно иллюстрируют записи в дневнике Веры Николаевны Муромцевой-Буниной: