Мария Монтессори. Дорога победительницы. В одиннадцати действиях с прологом и эпилогом - стр. 5

Взгляд этот интересен и сам по себе. Но еще и очень полезен практически.

Надо заметить, что у Монтессори возникли свои, ни на чьи не похожие отношения с самим понятием: детство.

Начнем с того, что на долгие первые пятнадцать лет жизни она отдала собственного сына сначала в чужую семью, а потом в интернат.

Самое поразительное: после этого сын Марио не затаил обиды, а превратился в самого близкого друга своей матери, самого надежного ее последователя, который всю свою жизнь положил на пропаганду маминых идей. Дети Марио – внуки Монтессори – утверждали, что отец никого в жизни так не любил, как свою мать.

Как Марии Монтессори удалось сохранить близкие отношения с сыном, который все свое детство и раннее отрочество провел без нее?

Будем разбираться.

Чужих детей она понимала так, будто была неким специальным представителем детства в мире взрослых. Дети, начиная с двух-трех лет, доверяли ей абсолютно. Без этого доверия она не смогла бы создать свой метод.

Да, она пережила несчастную любовь. Да, она была первой женщиной в Италии, которой разрешили учиться на врача, в связи с чем ей пришлось пережить довольно серьезные «битвы» с педагогами и однокурсниками. Да, она бежала от итальянского фашизма, когда в родной стране закрыли все ее школы. В Индии, во время войны, арестовали ее сына и едва не арестовали ее саму.

Да, как в жизни любого человека, бывало всякое… Но если сравнивать с тем, что претерпели те же Песталоцци или Корчак…

Жизнь победительницы – одно слово. Точнее, два.

Был мой Песталоцци. Потом был мой Корчак.

Теперь – моя Монтессори.

Меня иногда спрашивают:

– Много ли я придумываю в своих биографических романах?

Отвечаю:

– Ничего. Опираюсь на источники и книги. Любой факт могут подтвердить.

Однако никто не может отнять мое право осмыслить все так, как мне представляется верным. Увидеть то, что другие, может быть, не замечали. И не заметить того, что иным, возможно, бросилось в глаза.

Коротко говоря: понять так, как мне представляется понятным и верным.

Как писал великий Александр Твардовский:

Лучше сказать не умею.

Может быть, я беру на себя лишнее, но иначе не получается: к героям своих книг в «ЖЗЛ» я отношусь как к друзьям.

Знаете, как бывает? Особенно в юности… Встретишь прекрасного, интересного, умного человека, и хочется этим человеком поделиться с другими, чтобы все знали, какой он чудесный.

Объективен ли ты при этом? Да нет, разумеется. При чем тут объективность? Делишься своим взглядом, своим восторгом, своей любовью, наконец.