Мария Каллас. Дневники. Письма - стр. 72
Дорогой, моя комната преобразилась благодаря твоим цветам – я счастлива, потому что у меня создается впечатление, что ты рядом со мной. Я бы очень попросила тебя сняться и прислать мне хорошую фотографию, чтобы ты всегда был со мной, – и каждый вечер, когда мне будет грустно, я буду долго с ней разговаривать. Она составит мне компанию. Здесь мне хорошо – комната премилая и теплая – и вода просто кипяток, какое счастье! А ты уже включил отопление?
Милый Баттиста, оставляю тебя и прошу быть здоровым и много думать обо мне, ну очень много – и много писать мне. Если бы ты знал, как я бываю счастлива, получая твои письма! Передай от меня привет Джанни и Пиа. Я отправила им телеграмму. Чао, любовь моя, я, как всегда, люблю тебя самой своей огромной любовью – если можно так выразиться!
Всегда твоя, твоя, твоя, Мария.
1949
От Эльвиры де Идальго – по-итальянски
Анкара, 3 января 1949 года
Дражайшая Мария,
твоя телеграмма пришла только вечером в воскресенье. Можешь вообразить, как опечалена я была, что не смогла послушать тебя хотя бы по радио. Цитаты из газет, присланные тобою, наполнили радостью мое сердце. Сама видишь, Мария, – я в тебе не ошиблась, и те решения, что ты приняла в последние годы в Афинах[70], ничему хорошему не послужили – разве только отсрочили твой успех, который по-хорошему и должен был состояться в Италии. Я была по-настоящему взволнована, когда читала в газетах о твоем триумфе, особенно в «Норме», которую мы разучивали с такой любовью. Мечта нас обеих – и вот теперь она сбылась. Я, пусть и немного поздновато, желаю тебе в новом, 1949, году новых триумфов и того удовлетворения от работы, которого ты заслуживаешь.
Баттисте – поклоны и самые лучше пожелания, а тебе – пламенный поцелуй. Всегда пиши о своих новостях. Очень хочется, чтобы ты приехала сюда дать два концерта, а еще два – в Стамбуле.
Эльвира де Идальго.
Джованни Баттиста Менегини – по-итальянски
Пятница, 28 января 1949
Мой дорогой,
пишу тебе несколько слов отсюда, из Палермо, где я так мучаюсь. Во-первых, потому что это далеко. Во-вторых, я не знаю, как мне удастся работать над «Парсифалем»[71]. И наконец, как здесь работают – это просто катастрофа. Вчера была генеральная репетиция. Мне не объяснить тебе в двух словах, во что я влипла. Ничего не было готово. На сцене не меньше трех десятков рабочих (зачем – не могу тебе сказать, потому что они ничего не делали, просто стояли и смотрели!). У меня не было шишака[72], ни щит не готов, ни копье. Оркестр строил гримасы, маэстро много говорил и ничего не делал. Бас Нери не выучил роль! В общем, сегодняшний спектакль я надолго запомню! Представь, я, привыкшая к работе чистой и совершенной, заехала в такую даль, чтобы так влипнуть! Единственное, что со мной хорошо обращаются, ну прямо как с богиней! Все, что бы я ни делала, замечательно.