Marilyn Manson: долгий, трудный путь из ада - стр. 34

Благодарю за рассмотрение моих предложений, жду свою подписку на Night Terrors Magazine.

Искренне Ваш,

Брайан Уорнер

ПРЕДМЕТ СОПРОТИВЛЕНИЯ

Когда вилка поедает ложку,

а нож порезал

отражённое в тарелке лицо:

обед окончен.

ВИТРАЖ

В деревянной тишине,

преклонив колени, блудники

ждут епитимью, а

идеалисты фальшезубые

бросают монетки на блюдечко,

зажгите свечку за грешников,

зажгите,

пророк самопровозглашенный, метафорами

изъясняющийся протестант

проповедует догму свою диатонически,

чашу опустошая беззастенчиво,

молитесь,

собирайтесь,

сквозь витраж мир красивее,

зажгите свечку за грешников,

и пусть весь мир сгорит

Лицемерие,

Лицемерие,

Лицемерие фактов;

И все сидят, как голодные губки,

Впитывая третичные факты жизни.

ОТЕЛЬ ГАЛЛЮЦИНОГЕН

Лежа в постели, размышляя

Просто о завтрашнем дне,

Гляжу на единственное пустое

Место, замечаю два пронзительных

Глаза, глядящих вверх,

вниз и под всякими странными углами

меня изучающие; и я

чувствую, как взор мой оттягивается прочь

от белого экрана перед

моими глазами и направляется

на восемь пустых пивных банок,

ненароком сложившихся в пирамиду.

И я опускаю веки подумать —

Сколько часов прошло

с момента, как я воздвиг

такую идеальную постройку из банок?

И я ли её создал?

Или наблюдатели?

Открываю глаза, возвращаю взгляд на пирамиду.

Но пирамида уже

превратилась в погребальный костёр, и

лицо там – моё.

Что это за пророчество, которое

приходит ко мне, как рассыльный,

равнодушный, неаккуратный, с посланием,

хочет только признания?

Но я не паду жертвою

такому откровению неуместности,

я не признаю этого извращения

мысли.

Не признаю.

Я швыряю подушку во

внутреннюю могилу, словно спасая свои глаза от ужасного понимания,

и я слышу пустой стук

семи опустошённых банок,

не восьми —

судьба ль оставила

одну стоять?

Зачем сей жестяной солдат

сопротивляется моему

подушечному разговору об аннигиляции?

Затем по какой-то странной, идиотской,

совершенно загадочной причине

эту банку вдруг прорывает на

жалкие рыдания.

Плачет ли он

по ушедшим друзьям и семье

или же по тому что

не с кем размножаться ему?

Они ушли…

Но нет, причина не в этом.

Это дитя плачет по материнской

измене.

Орущий страх покинутости.

И от этого плача, всхлипов, криков

Мёртвые банки воскресают,

глазам не верится,

но этот строй

алкогольных банок поёт

какофонию пустого бунта

моей Доктрине Аннигиляции,

обсуждённой на Встрече

Подушки в Верхах (которая ныне

пропала средь марширующих ног

алюминиевого сплава анархистов).

Боюсь, боюсь я этих

банок, бунтарок-нигилисток.

Как одна подходит – ребёнок-плакса,

страх мой, чую, нарастает,

и строит стену вокруг моей кровати,

стремясь всё заглушить,