Марго. Люблю-ненавижу - стр. 3

Я не знаю, как все было бы, если бы не он. И не хочу знать, потому что при всех неприятностях и ужасах моего нынешнего существования я ни за что не смогла бы отказаться от всего того, что было у меня с ним. Целый год, давно-давно, кажется, в другой жизни, я была так счастлива, что все остальное выглядит блеклым и вылинявшим, утерявшим первозданный вид. За год, что я провела с ним, я была бы готова отказаться от многих вещей – да, пожалуй, от всех. Потому что Алекс… чертов эмпат, копающийся в моем мозгу, дал мне такое нереальное счастье, что выпадает в жизни лишь единицам. Но несмотря на это, я никогда не прощу его за то, что он сделал с моей душой. Никогда. Он знает и не пытается оправдаться. Он вообще никогда не оправдывается – он всегда прав. Непогрешимо, бесповоротно. Не могу сказать, что люблю его – нет. Но он – мой. А я – его. Его – даже если учесть, что я давно и относительно без проблем замужем, а мой муж – очень уважаемый человек. Но это другое. Это скорее якорь, возможность не погрузиться в безумие. Стабильность, надежность и чувство уверенности. Он любит меня, прощает мне такое, что другим и не снилось, оберегает меня и понимает. Но он – не Алекс. Он чудесный, спокойный, умный и надежный – но не Алекс.

Танец – это вечное возвращение, скачка цифровых лошадок на сошедшей с рельсов карусели.

Фредерик Бегбедер, «Каникулы в коме»

Я бежала на тренировку по заснеженной Москве, стараясь не поскользнуться и не упасть. Спортивная сумка хлопала по боку, но я не обращала внимания – только бы успеть, не опоздать, иначе Ольга Петровна непременно позвонит матери и расскажет о нарушении режима, а это чревато очередным скандалом. Как раз сегодня в школе решили устроить генеральную репетицию предстоящей встречи с гостями из Англии. Я училась в специализированной школе с английским уклоном, очень престижной и элитной, попасть туда было сложно, но благодаря обнаружившимся способностям я без труда выдержала вступительные испытания. Нагрузки были аховые, уроков задавали столько, что приходилось сидеть с учебниками повсюду – по дороге на тренировку, с тренировки, в перерывах между занятиями и даже дома до глубокой ночи. Кроме того, я серьезно занималась теннисом, участвовала в соревнованиях и часто уезжала на сборы. Свободного времени не было совсем, ни о каких походах в кино или просто о прогулках с подружками не велось и речи – мать жестко следила за соблюдением режима и всякий раз наказывала за малейшие промахи. Мне уже в ту пору казалось, что мать мстит мне за развод с отцом. Уже в тринадцать лет я считала, что отец просто спасал свою жизнь и здравый рассудок, а потому и ушел из семьи, не вынеся постоянных придирок и скандалов. Мы часто виделись с ним, ездили отдыхать с его новой семьей, и всякий раз это вызывало у матери неконтролируемые приступы ярости. Но к тому времени я уже научилась не реагировать, отстраняться и не слушать оскорблений в свой адрес. Открытая и доброжелательная от природы, дома я превращалась в затравленного зверька, забивающегося в угол при звуке громкого голоса. «Папочка, пожалуйста, забери меня к себе, – просила я, сидя с ногами на подоконнике за тяжелой темно-красной портьерой среди любимых матерью фиалок. – Я буду нянчить твоих детей, буду убирать квартиру, чтобы это не приходилось делать Ларисе, я буду самой послушной – только забери».