Марди и путешествие туда - стр. 52

Итак, что являлось самим Самоа? Мёртвая рука, качающаяся высоко, как плод? Или живой ствол ниже? Рука, разъединённая с телом, или тело, разъединённое с рукой? Оставшаяся часть Самоа была жива, и поэтому мы скажем, что это и был он. Но какой из одновременно корчащихся десяти кусков разъединённого червя действительно является основным?

Я сам всегда считал Самоа не большим фрагментом человека, а человеком цельным. Разве он не был человеком во всей полноте? И разве, воюя в Тенерифе, великий Нельсон – физиологический разговор – был тремя четвертями человека? Каков был Англси в гонимом ветром дыму Ватерлоо, не таким же? Арнольд, герой Саратоги? Разве нельзя ничего сказать об одноруком римском царе Мутиусе Скаеволе, генерале Ноксе без большого пальца и Ганнибале без глаза; и о том, что старый римский гренадёр Дентэтус не что иное, как контуженый и побитый ствол, крепчайший вид опоённого зельем воина, которого трудно сломить и разрубить в куски даже очень слаженными ударами боевого топора. Ах! Ведь эти воины, как наковальни, выдерживали любые тяжёлые удары. Особенно в старые времена странствующих рыцарей. Поскольку в сражении при Бревуа во Фландрии – мой славный старый болтливый предок, Фроиссарт, сообщал мне – десять добрых рыцарей, будучи внезапно сброшенными с лошадей, упали, скованные доспехами и обессиленные, на равнину, смертельно обременённые своей бронёй. После чего крестьяне – мошенники и грабители, что были их противниками, – принялись колотить по их доспехам, как грабители по замкам или как ловцы устриц по раковинам, с целью забрать их жизни. Но всё без толку. И, наконец, они были вынуждены попросить помощи у кузнеца; и только тогда обитатели брони были извлечены из неё. Сейчас уже считается доказанным, что таинственный государственный узник во Франции был закован в железную маску; но эти странствующие рыцари добровольно заключили самих себя в свои железные Бастилии, что помогло мародёрам в их делах. Такие вот дни галантности, когда галантные кавалеры умирали галантной смертью!

То было эпическое время, которое хорошо показал впоследствии мой красноречивый и пророческий друг и корреспондент Эдмунд Берк, так трогательно оплаканный. Да, то были великолепные времена. Но ни один разумный человек ради удовлетворения внутреннего восхищения не обменял бы свой тёплый домашний очаг и сдобные булки на героический бивак в диком буковом лесу и порывистое сырое утро в Нормандии; каждый рыцарь, хвастающий своими пальцами в стальных перчатках, не в состоянии приготовить себе холодный кофе в своём шлеме.