Марди и путешествие туда - стр. 17

Но позвольте мне закрыть эту часть моей истории. В это время, называемое в море «собачьей вахтой» (между четырьмя и восемью вечера), моряки бывают довольно живыми и игривыми. Эта приподнятость в настроении сохраняется и в первом из длинных «ночных часов»; но по их окончании, в «восемь склянок» (полночь), устанавливается тишина; если вы слышите голос, то это не голос херувимов: все восклицания – ругательства.

В восьмые склянки моряки на палубе, где теперь их заботы становятся минимальными, выползают из своих спальных мест в старых обезьяньих жакетах, или из канатных катушек, и бредут к своим гамакам, почти без прерывания своих дрём и мечтаний, в то время как бездельники из кубрика лениво поднимаются по лестнице, чтобы возобновить свою дремоту на свежем воздухе.

По этим же причинам безлунная морская полночь предполагалась только как время побега. Следовательно, мы провели целый день почти без работы; в ожидании ночи, пока не взошла звезда «часов четвёртой шлюпки», к которой мы принадлежали, и вызвала бы на палубе богатые события в восьмые склянки.

Но двадцать четыре часа проскальзывают быстро; «Старболинс на палубе, склянок не слышно», и меня начала беспокоить собственная дремота.

Я вылезу из своего гамака и буду раскуривать мою трубку. Но лампа на баке догорела. Старый морской волк что-то бормочет об акулах во сне. Ярл и наш одинокий часовой-сообщник нащупывают брюки. Слышны только жужжание паруса наверху, стук волн о борт и глубокое дыхание погружённых в сновидения моряков вокруг.

Старый добрый «Арктурион»! Словно мать, он так часто укачивал меня в своём дубовом сердце, что я с огорчением говорю о том, как я покинул его посреди океана. Вдали от дома этот языческий лепет пёстрой команды из множества островитян прокатывается эхом через ваш христианский мир и, должно быть, ужесточает облик любой ведьмы.

Старое судно! Где теперь этот одинокий парусный призрак? От крепкого «Арктуриона» никакой весточки никогда не долетало с того самого тёмного часа, когда мы достали из него фатальные вёсла. Сгубили ли его водовороты во время бури под крик чаек, не знает ни один смертный. Погрузилось ли оно тихо, лишённое посторонней помощи, в спокойные глубины того летнего моря, убитое безжалостным лезвием меч-рыбы? Такие вещи случаются. Или была у него лучшая судьба? Был ли он внезапно поражён каким-либо взрывом при стоящих штормовых парусах, имея рулевого на вахте и каждого моряка на своём посту; погрузился ли стремительно он при стоящем на вахтах экипаже вдали от бури?