Маняша. Или как я встретил мать вашу - стр. 10

Пёс Миша. Абсолютный классический двортерьер. Своим окрасом и пропорциями очень похож на афганскую овчарку. Возможно, умеет так же хорошо прыгать, но никто не проверял. Я, конечно, не уверен, но, по моим наблюдениям, на улицу по физиологическим потребностям, безмятежно Миша не сходил ни разу. Только мятежно! Обычно его пи-пи выглядело следующим образом: разумеется, все четыре равноправных члена семьи были глубоко уверены, что кто-то другой уже сводил пса «погулять». Поэтому – не парились. Парился, в основном, сам Миша. Когда давление мочи в мочевом пузыре достигало критических показателей и держаться не было больше сил, Миша выходил в коридор, раскорячивался на дверном коврике в характерной предмочесбрасывательной позе, делал максимально виноватое выражение морды, дожидался первого попавшегося прохожего и пускал пробную струю. Тогда, свидетель происходящего сразу понимал: «Галактика в опасности – спасатели вперёд!», незамедлительно хватал Мишу подмышки и тащил на улицу, преодолевая единственный лестничный пролёт, от двери квартиры до входной двери подъезда. А Миша, в этот момент, не переставал фонтанировать по сторонам своей густой тёмно-коричневой струёй. Стена первого пролёта подъезда на проспекте Науки была, как назло, покрыта белой побелкой, поэтому потёки Мишиной мочи выглядели, как минимум, творениями Джексона Поллока, или, на худой конец, пьяными проделками Бэнкси. Как-то раз, я лично выносил на руках ссыкуна на клумбу, и на бегу обратил внимание на откровенную художественную ценность творения. Если продать этот шедевр на «Сотсбис», можно было запросто расселить весь дом в более приличные квартиры, а Мише отлить пятиметровый бронзовый фонтан: «Писающий пёсик» и установить его в Петергофе, рядом с Самсоном.

Я отвлёкся от размышлений и посмотрел на часы. Ого! Почти одиннадцать. Надо возвращаться в общагу и ложиться спать, а то ещё вход перекроют. Главное, что я для себя сегодня понял – ключ в городе и его можно найти. Хотя как, я ещё не понял. Но, об этом я подумаю завтра…

На следующий день, в общаге на Сенной, в комнате номер семь, была запланирована генеральная уборка. А у меня были грандиозные планы по поиску ключа от собственной съёмной квартиры: я знал адреса ещё двух подруг, причем одна из них жила недалеко от проспекта Ветеранов, а вот их телефонов не знал. Придётся нанести визит лично. Потому что, ситуация перестаёт быть томной. Я начал ощущать себя героем загадки: «Висит груша, нельзя скушать». Каким-либо образом, уединиться с Марианной в условиях тоталитарного общежития, абсолютно не представлялось возможным. А уже очень сильно хотелось. Хотя бы, обозначить принципиальные позиции. Вдруг Мари также консервативна, как и остальные жители комнаты, а я себе уже всякого нафантазировал. СИСЯ МАНИЛА! Ведь, недаром, она в общаге отличниц обитает! Маринка, сутки напролёт, сидела на своей табуретке, периодически замирая под воздействием глубинных мыслительных процессов, занимаясь каким-то непонятным мне бисероплетением, иногда читала женскую беллетристику, никуда не выходила и, в данных условиях, была абсолютно недоступна, как «Форт-Нокс». Но у меня, уже сформировался некий пробный коварный план. Надо, путём постоянных знаков внимания к Мари, вызвать у «старшой» ревность, чтобы она нас двоих выгнала в лютую, холодную, августовскую питерскую ночь. Мы, пару дней будем бомжевать на вокзалах, а потом обретём счастье в моей съёмной квартире. Бомжевание можно было пропустить, но для этого нужно быстро найти ключ от съёмной квартиры. План не особо хороший, надо доработать. Я решительно направился к выходу из комнаты, но сбежать не успел. Выход мне преградила Антонина, протянула фигурную отвёртку и тихо сказала: