Малое собрание сочинений (сборник) - стр. 69
Ах, господа, вы даже представить себе не можете, до какой степени уязвлены были мои человеческие чувства. Ибо – кем бы я ни был тогда – чувства человеческие по недоразумению во мне сохранились.
Я ронял из глаз миллиарды слез, сквозь слезы цитировал графа Соллогуба, подбирая выражения по возможности «жалкие», – на какие только ухищрения не пускался я, дабы вымолить у них снисхождение…
Я знал, что все эти чудовищные создания в действительности жалеют меня и в душах их, смягченных присутствием существа беззащитного, нет ни тени насмешки…
Я не верил, что исполины эти совершенно искренне – неумолимы.
Но снисхождения не было. И я бы погиб, господа, погиб неминуемо, если бы вдруг… (вдруг!) ослепительный свет белого кителя не рассеял мрака окружающей меня звериной непреклонности.
И не только я – все неожиданно осознали, что только он – он, излучающий ослепительный свет, имеет законное право над моей судьбой властвовать.
Ах, господа, этот человек мог раздавить меня указательным пальцем, этот человек мог подзадорить безумство гигантов. Он мог, наконец, остановить глумление и спасти меня от ревущей толпы, подвергавшей меня осмеянию…
Но именно-то в это мгновение, господа, я проснулся. Да, черт побери, как это ни плачевно, я проснулся и вынужден был оставить вдохновенное ложе свое.
В состоянии не то грустной неопределенности, не то неопределенной грусти запахнулся я в простыню и подошел к растворенному окошку, дабы созерцанием мартовского утра растворить тягостный осадок, оставленный в душе моей исчезнувшим сновидением.
Все действовало на меня успокаивающе. И занесенные снегом деревья, которые чем-то напоминали мне клиентов 144-й парикмахерской, еще не успевших закончить священный обряд брадобрейства. И совершающий утреннюю прогулку страж внутреннего спокойствия. Одним словом, исключительно все, что попадало в поле моего зрения.
И вы представляете, господа, настолько удачно белый китель милиционера гармонировал с белым блеском заиндевелых деревьев, настолько умиротворило душу мою созерцание мартовского пробуждения, что все существо мое неудержимо охватило желание согреть на груди своей стража утреннего спокойствия.
Да, да, господа, можете не удивляться странности моего желания, – его выполнение было слишком реально для удовлетворенного существа моего. По крайней мере, я был в этом совершенно уверен, когда нахлынувшая на меня буря родственных чувств заставила меня с четырехметровой высоты пасть на шею моего благодетеля.
Да, я действительно пал ему на шею, я залил слезами белый китель его, спасший меня в минувшем сне от насмешек неумолимой толпы.