Малое собрание сочинений (сборник) - стр. 36
Ворошнина. Лежит под одеялом. Потягивается. «Ба-а-а… Веничка!.. проходи, проходи, садись сюда… (Валинька! Вышвырнись-ка, милая, на полчасика… угу…)…да ближе, вот сюда, на постель, какого черта еще стесняешься… Ну, тепло?.. хи-хи-хи-хи… скромность-то где… и по-матерински согревать нельзя… ребенок – и все… может, тебе еще свою титьку дать… вот уж интересно, как бы ты стал сосать… хи-хи… а мне целовать нельзя, – хуй знает – может, я вся – заразная, венерическая… Ну, чего ты пугаешься? Уй какой ребенок… Ну-ка, Веньк, наклонись, от меня пахнет? Нет? Ну – ты, наверно, сам наглотался и не чуешь… Хи-хи-хи…»
Бридкин. Оживляясь. «Хе-хе-хе-хе… Вчера ваш этот, Сашка, был у меня… Слышал? Баба-то недосмотрела… В собственной блевоте задохнулся. Насмерть. Лежал вверх лицом и задохнулся… Все перепились, гады, и не обратили внимания… Жаль, ты вот не пришел… Тебя ждали… А этот теперь уже в больнице. На «скорой помощи» ночью увезли… Все равно уже… Говорят, из легких капустные листы вынимали… Врут, наверное…»
Фаина. Закрыв лицо. «А ты думаешь – я не плачу, я больше ее плачу, если хотите знать, больше всех… Ей „душно“! А мне – нет, что ли? Душно ей!.. Ха-ха-ха! Ведь выдумает тоже – душно!..»
13 января
Сначала – странное помутнение перед глазами. Помутнение, которое бывает у людей болезненных от резкого перехода в вертикальное состояние… Потом и все существо заволакивается той же мутью… И я засыпаю… Я не просто засыпаю. А засыпаю с таким ощущением, будто усыпление идет откуда-то со стороны: меня «засыпают», а я осторожно и безропотно, дабы не огорчить ИХ, поддаюсь усыплению… Постель, оставаясь верной традиции, опускается куда-то вниз (в Неизвестность или куда-нибудь еще… – безразлично), – а я словно отделяюсь от нее и на ходу моментально соображаю, что мое «отделение» – совсем даже и не вознесение в бесконечность, а самая что ни на есть заурядная потеря ощущений…
Каждый день я засыпаю именно так – и нисколько не жалею, что широчайший диапазон всех прочих методов засыпания мне недоступен…
А сегодня со мной творится нечто странное. Даже не со мной, а с постелью, которая в категорической форме изъявляет свое нежелание опускаться в отведенную ей Неизвестность… И не только отказывается; а словно издевается над тем, что я не могу, в силу ее статического состояния, теряя одно за другим свои наглые ощущения и потихоньку улетучиваться в Бесконечность… (ну, да ладно, пусть – «Бесконечность»).
Но я ничуть не разгневан. Наоборот, я чрезвычайно доволен тем, что мое ложе наконец-то вышло из повиновения… Это – своего рода восторг, выражаемый по поводу пробуждения национального самосознания чего бы то ни было… Черта, свойственная мне… да еще, может быть, паре миллионов самых оголтелых коммунистов…