Маленькое счастье. Как жить, чтобы все было хорошо - стр. 16

Разбитая тарелка —

это всего лишь разбитая тарелка. И карать за нее побоями и оскорблениями не надо. Тарелку каждый может разбить, совершенно неумышленно, как я в садике, в четыре года. Я дежурила и разбила тарелку – белую мелкую тарелку. Выскользнула она из пальчиков, дети бывают неловкими. И взрослые тоже. И меня до вечера ругали нянька и воспитатель. И называли всякими словами – у иных воспитателей много воспитательных слов. И я тихо плакала на стульчике – меня наказали, на стульчик посадили перед группой, чтобы мне было стыдно. Хорошо, что колпак еретика не надели и табличку на грудь… А потом пришла мама за мной. И нянька ей горячо рассказала, что я разбила тарелку. Мама помогла мне одеться, и мы пошли домой. И по пути мама купила мне мороженое. А дома она взяла старинную тарелку с корабликами синими, из сервиза, с золотой каймой. И на следующий день отнесла ее в садик. И спокойно сказала, что очень надеется: эта тарелка компенсировала тот огромный ущерб, который Анечка нанесла госучреждению. Возьмите. И постарайтесь впредь не называть моего ребенка уничижительными прозвищами. Потому что вечером за ребенком зайдет папа, а вы его знаете. Не думаю, что он согласен с теми методами воспитания, которые вы применяете. Так холодно сказала мама, поправила шляпку и ушла в своем элегантном пальто с чернобуркой. На прощанье сказав мне, что, если я еще разобью тарелку, – это пустяки. Дома достаточно фарфора. Вот и вся история. Люди иногда что-то ломают и портят не нарочно, особенно дети. Не надо их слишком ругать и корить. И взрослых не надо, если они не нарочно и сами чуть не плачут. Пусть компенсируют, конечно. Но если это наши родные – не надо их называть плохими словами и уничтожать морально. И тем более лупить по затылку. Всякое бывает. Что-то ломается, разбивается, портится – такова жизнь. И не стоит поломанная вещь чьих-то слез – особенно если это слезы близкого человека. Наплевать. Есть вещи, которые можно починить и заменить. А есть – которые нельзя… И от сервиза ничего не осталось почти. Только одна старинная тарелка с синим корабликом. И вот эта история про маму – такое остается на всю жизнь.

Как эти люди живут вместе?

И зачем? Писатель Зощенко боролся с мещанством, а его жена Верочка Кербиц-Кербицкая на его гонорары напокупала безделушек, статуэток, абажуров, спальный гарнитур в стиле Людовика и пальму в углу поставила. Мещанка! И Зощенко кричал жене: «Я имею право на внимание к своему белью! Я имею право на обед! Вы мещанка!» – всякое такое. Они часто ссорились. Писатель был очень нервный, а Верочка – халатная и плохая хозяйка. И много всего им пришлось перенести, этим разным людям. В блокаду Верочка с сыном осталась в Ленинграде – ни за что не согласилась уехать. Зощенко эвакуировали в приказном порядке, хотя он подавал заявление на фронт. И он из голодной Москвы в умирающий Ленинград пересылал какие-то печенинки и горстки сахару: для семьи, для Верочки… А потом они снова встретились и стали вместе жить. И Зощенко выгнали из Союза писателей, он стал нищим и совсем больным. Не было уже ни гарнитура, ни ковров, ни пальмы. Они вместе с Верочкой вырезали стельки из пыльного фетра для артели инвалидов – тем и жили. И тоже все ссорились. И даже кричали. А потом поехали на море – жизнь снова немного наладилась. И писатель положил голову на грудь своей Верочки, как малыш, и сказал, что одну ее любил всю жизнь. Ей и жил. Она и есть – его жизнь. А потом умер. И лежал с улыбкой на губах, хотя в жизни никогда не улыбался. И непонятно со стороны, зачем люди живут вместе. И хочется дать им совет развестись и поискать более хорошего партнера. Более отличного. Но, может быть, это все равно что посоветовать человеку убить себя. И поискать лучшую судьбу, лучшую жизнь и лучшего себя. Иногда вся жизнь человека – в его близком, вот и все. В том, кому можно положить голову на грудь и сказать: «Я люблю только тебя. Ты моя жизнь. И другой мне не надо!» – и неважно, есть гарнитур и пальма или подметки приходится вырезать. Главное – чтобы было кому голову на грудь положить…