Маленький секрет хорошей девочки - стр. 16
Они разносятся по всему пустому коридору. Господи! Да мне даже произнести это вслух больно и дико.
– Чёрт! Это плохо, конечно, – Андрей глубоко вздыхает. – Но если врач сказал, ему же наверняка виднее.
– Нет! – трясу головой как придурочная. – Давай проверим ещё где-нибудь.
– Лер, это лучшая клиника.
– Пожалуйста, прошу тебя. Это же наш малыш, я чувствую, что…
– Хватит! – Никольский жёстко обрывает мои причитания. И даже слишком, потому что я перепуганно захлопываю рот и перестаю реветь. Андрей смотрит на меня уже с откровенным раздражением. – Что перепроверить? Врач же тебе сказал, что это анэмбриония. Что ещё ты хочешь услышать?
– Сказала, но я не знаю… я… – бормочу растерянно, почти виновато под его напором, но тут же меня как обухом по голове ударяют. Я замолкаю. Широко распахиваю глаза и ошарашенно разглядываю Андрея. Сердце в груди начинает противно скулить. В ужасе я отшатываюсь от Никольского. – Откуда ты знаешь, что она мне сказала? Я тебе этого не говорила…
Не говорила точно, потому что даже сама не запомнила это жуткое слово. И догадки, что непрошено лезут мне в голову, приносят с собой приступ тошноты. Зажимаю рот рукой и делаю несколько глубоких вдохов.
– Сволочь, как ты мог? – всхлипываю себе в ладонь, в упор смотря на Андрея.
И мне невыносимо больно, когда при виде его наливающихся злостью глаз правда становится очевидной.
Господи, да Никольский каким-то образом в сговоре с той врачихой. Он просто всё проплатил…
– Лера. – Андрей делает шаг ко мне. Его голос вибрирует угрозой. – Я хочу как лучше. Я стараюсь для нас обоих. Ты мне потом спасибо скажешь. Выпей эту чёртову таблетку. Полежи пару дней здесь. Я всё оплачу, а потом, после сессии, мы рванём на Мальдивы. Хочешь?
Его слова режут и кромсают меня без ножа. До безмерного отчаяния и самой глубины души. Вся ванильная пелена слетает с моих глаз. Все эти месяцы, проведённые с Андреем, теперь становятся не моей жизнью. Потому что я люблю того Андрея, что дарил мне охапками цветы, встречал возле универа, смеялся со мной, был душой компании… Того, что был честен со мной и открыт. Я любила красавца.
А сейчас передо мной самый настоящий урод. Нет, не внешне. Внешне я всё так же смотрю на высокие скулы, уложенную копну тёмных волос, чётко очерченные губы и выразительные чёрные глаза.
Но я наконец разглядела, что под этими смазливыми чертами лица. Гниль.
– Вали ко всем чертям, – цежу я через непомерное разочарование и жалость к самой себе.
Разворачиваюсь на пятках кроссовок, собираясь в прямом смысле бежать отсюда. Плевать, что моя сумка так и осталась у Никольского в машине. Но я морщусь от боли и не могу ступить и шагу, когда меня грубо разворачивают за запястье.