Мальчишечье море - стр. 5
EDM. Вот мой бог и мой мир. Музыка, которую можно сравнить и поставить только в один ряд с классической, настолько она многогранна и беспредельна. Бесчисленное число основных звуков и их вариации, которые слой за слоем наполняют бездну, словно морская вода. В них можно погрузиться, нырнуть и даже плавать, но достать до дна невозможно – его просто не существует. Многие скептики усмехнутся и скажут: «Да что может ваша музыка, созданная с помощью звуковой карты компьютера. Она никогда не будет звучать, как живая. Глас машины. Ей не достичь теплоты исполнения настоящего музыкального инструмента». Но глупые, как же они заблуждаются. Ни одна гитара и ни одно фортепьяно не дадут ту безграничную свободу в высоте, громкости, длительности и тембре, которую может подарить сгенерированный звук. Электроника словно создана для того, чтобы каждый мог построить свой собственный мир, как сделал это я, открыв её для себя два года назад.
Сначала появился синтезатор. Его подарила мне тётя Эбби – сестра матери, – которая живет в Понтипридде, и преподаёт на кафедре античной философии в местном университете. Она неординарная личность: родила в пятнадцать сына от какого-то проходимца и, не смотря на все трудности, сумела получить неплохое образование. Сколько её помню, Эбби всегда одевалась просто, без изысков, нарочито небрежно – в брюки и рубашки мужского покроя. Короткая стрижка, в губах зажата неизменная тонкая папироска. Тётка громко говорит, вероятно, всё дело в привычке. Попробуй-ка весь день читать лекции, да ещё так, чтобы тебя услышали на последних рядах в огромной аудитории олухи-студенты, отходящие после ночного загула.
Мой отец Эбби ненавидел. Он называл её эта, и когда тётка заглядывала к нам в гости, старался слинять из дома. Эбигейл Мортон, единственному человеку, навещавшему нашу семью, было одиноко – её сын, Харди, давно вырос, выучился на звукоинженера и уехал в Ниццу. Сейчас ему уже около тридцати. По какой-то непонятной для меня причине он не общается со своей матерью, и когда тётка гостила у нас, то они с мамой часто его вспоминали. Эбби в такие моменты всегда становилась грустной, а мама старалась её как-то утешить, подбодрить. Они тихо в полголоса говорили о Харди, до меня иногда долетали обрывки фраз: «…он связался с плохой женщиной…» или «…настоящий кобель…». Я не подслушивал, у меня просто очень чуткий слух. В их размеренном едва слышном говоре мне чудился спокойный рокот летнего моря. Волна ласково, нежно набегает на берег, чуть обдает успевшие нагреться камни, и, кажется, что они слегка шипят, остывая. Потом вода отползает назад, и галька, обсохнув, снова раскаляется от жаркого ослепительно-желтого солнца.