Мальчик, идущий за дикой уткой - стр. 51
Прошли годы. Случилась революция. Давид Алексеевич Миндадзе не пожелал бежать в Стамбул. “Рыбку съесть и его величество царь любит, и эти сраные Марксы, Энгельсы, Ленины”. Он вернулся в Грузию, стал служить в “Рыбаксоюзе”. Лаврик превратился в Лаврентия Павловича Берию, стал главным человеком в республике.
В нашей семье появился бунтарь – мамин брат Леонид, он входил в молодежное антисоветское общество “Дзмоба”. Его арестовали. Бабушка пошла к Берии.
Попасть к высокому начальству тогда, как ни странно, было не очень сложно. Бабушка сидела в приемной Лаврентия Павловича, ждала. Ровно в восемь утра открылась дверь, вошел сам. Ни на кого не глядя, пересек просторное помещение приемной. Бабушка встала, подошла, сказала: “Здравствуй, Лаврик”. Берия остановился, улыбнулся: “Здравствуйте, Екатерина Григорьевна. Всё помню… Такой хашламы, как у вас в Баку, нигде не ел…” Бабушка воспользовалась бериевской улыбкой: “Я по поводу сына Леонида” – и получила ответ: “Очень нечистое дело, Екатерина Григорьевна, а я, как вы помните, жуткий чистюля… Ничем не смогу помочь, ничем”. Вынул из кармана своего плаща деревянную коробку: “Это передайте Давиду Алексеевичу, на удачу”. Сказал и скрылся за дверью своего кабинета.
Бабушка вернулась домой. Из коробки высыпались семь мраморных слоников. Дядю Леонида сослали. Бабушка хотела разбить молотком мраморных слоников. Дедушка не велел: “Назло этой твари пусть охраняют нас”. Почему так решил Давид Алексеевич, почему эти слоники всю жизнь стояли на пианино в нашем старом доме? И сейчас я не нахожу сил избавиться от них, хоть знаю, что они не приносят счастья… Пианино давно уже нету, нет никого из участников этой истории, слоники скинуты в один из ящиков моего письменного стола, но они есть. Может, в день моего семидесятишестилетия я разобью их мраморные хоботы, уши, ноги, растопчу, как хотела Екатерина Григорьевна, и выкину. И что-то изменю в своей жизни! А может, нет? Ведь никто не стер с фотографии императора “В п…де тонут большие корабли”. Когда я снимал фильм “Пловец”, альбом с фотографиями и какие-то предметы нашего домашнего интерьера я увез на съемки в Батум. В суматохе за всем не уследил, пропало многое, в том числе и это мудрое предупреждение кораблям и мужчинам.
С бабушкой связана еще одна история.
У Екатерины Григорьевны Бухаровой (твоя прабабушка, единственная русская во всем огромном грузинском семействе Квирикадзе – Миндадзе, которую все звали “Большая мама Катя”) был книжный том “Пушкин”, весил он полпуда и был издан “Академкнигой” в 1937 году. Бабушка Екатерина учила меня русской грамоте и чтению по этому книжному Гаргантюа. Я любил рассматривать иллюстрации: Ленского, застреленного на дуэли, богатыря Руслана, державшего за бороду кого-то. Было там и изображение Александра Сергеевича Пушкина в гробу. Обычно бабушка, часто ссорившаяся с дедушкой, тайно пила после очередного раздора вишневую наливку, мне доставались пьяные вишни. “Нализавшись” (ее слово), мы плакали горючими слезами над гробом любимого поэта. Бабушка шептала: “Погиб поэт, невольник чести, пал, оклеветанный молвой”.