Малая Пречистая - стр. 41
Захар Иванович поднял с пола и бросил на кровать одеяло. Кинул взгляд на жену.
– Па-ава, ядрёна вошь.
Не выключив приёмник, он вышел из спальни, затем, громко брякая на кухне рукомойником, помылся, высморкался в таз с ополосками и покинул дом.
С крыльца шумно разбежались курицы. И только петух, косясь на хозяина и переминаясь, озяб как будто, с ноги на ногу, то ли растерявшись, то ли – на риск свой и страх – вообразив себя храбрецом, остался на месте. Пёрышки у гребня медленно приподнялись, а один глаз его наглухо вдруг запечатало веком. С ходу хозяин ловко поддел птицу носком сапога и отправил её вверх.
– Ты мне ещё тут.
Получив помощь, петух взлетел на забор и, словно только этого и ждал, сипло закукарекал.
– Проснулся, вспохватился, дурак голенастый. Поори, поори, харя пустоголовая. Давно уж топор по шее твоей плешивой плачет. Заткнись, тебе сказано. – Захар Иванович взял Матрёнину калошу и замахнулся ею.
Бог знает куда смотрел в это время петух, глаз ли его так ещё и не раскрылся, но опасности он не заметил и продолжал притворно горланить, пока точно запущенная обутка не прилетела ему в бок и вместе с ним не упала за ограду.
– Научу, ядрёный корень.
Захар Иванович присел на ступеньку крыльца и закурил. Дымок потянулся лениво к навесу, обогнул его плавно и канул в утреннем воздухе.
Эх, винтовка-пистонка.
Небо затянуто сплошь невесомой пеленой, и лишь по востоку, там, где над забором виднеются макушки едва озарённых сопок, светится жёлтооранжевой полосой. Из ельника, сама по себе или кем-то вспугнутая, взметнулась стая ворон и, галдя о чём-то во всё горло, полетела в деревню – завтракать, наверное.
Эх, сушесво-вешесво.
Где-то напротив, проскрипев протяжно и тоскливо, напомнили о себе ворота. И тут же послышался женский голос: «Ну-ка, пошли отсюдова! Нашли место! И чё вас привязало-то тут только! Всю уж подворотню залепили, холеры. Негде им больше. Шли бы вон к речке, там бы и околачивались. На всю деревню одного пастуха найти не могут».
Звякнули вёдра.
Захар Иванович заводил головой туда-сюда, пытаясь через щель в заборе обнаружить кричавшую только что женщину. Увидел, оглядел её снизу доверху и ухмыльнулся.
– О-о-о, Арыниху тоже, никак, мухи с кровати согнали, то-то такая злющая: коровы помешали ей… всё ничё, а тут, смотри-ка…
«Нам бы с Араниным бабами… или хошь кожей бы на этот-то период поменяться. А то везёт же дуракам, – подумал Захар Иванович. – К зиме бы, ладно уж, обратно».
Прохладный, сытный воздух, утренняя благодать, несколько затяжек натощак из крепкой папироски, поднявшаяся с постели, если и не раньше, то одновременно с ним, зазноба его молодости, Арыниха, и попавшийся под ногу петух развеяли совсем уж дурное расположение духа Захара Ивановича, так что, когда спустившийся с крыши кот, большой и белый, взбежал по крыльцу и, выгнув жирную спину да мурлыча простуженно, принялся, потираясь, расхаживать возле него, Захар Иванович, как было бы обычно, не щёлкнул кота промеж глаз, а ласково даже потрепал его за обмороженное когда-то, раздвоившееся ухо и молвил: