Максимализмы (сборник) - стр. 44

Так и бардаки, которые запрещены, до сих пор ассоциируются с негативным. Это настоящий бардак! – восклицают в России, подразумевая высшую форму беспорядка и беспредела, тогда как в обществе с разрешённой и лелеемой проституцией бардак – это образец порядка и организованности.

Не зря же существует мечтательная поговорка-переделка:

У А. Кушнера в книжке Письмо, которая была издана в 1974 году, было напечатано стихотворение, ставшее одним из самых его известных: «Пойдём же вдоль Мойки, вдоль Мойки». Стих этот является путеводителем по памятным местам Петербурга и по интимным местам плохо прожёванных чувств.

Но самые важные для бытия строчки, насколько мне известно, остались не замеченными литературной критикой. Вот они:

Этот угар проявлял свою тумманость и стойкость ещё в те годы. Теперь же, как мне рассказывают питерцы, гульба по указанному Кушнером маршруту может стать смертельным предприятием, если не надеть противогаз.

Так что поэзия не только устаревает, но и становится опасной для жизни, если следовать её романтическим предписаниям.

Мать разговаривает с сыном, забывающим русский.

– Ты хоть понимаешь, что я тебе говорю?

– Yep.

– А ты можешь ответить мне по-русски?

– Nope[12].

Отец-литературовед вытаскивает пистолет и застреливает сына, жену и под конец – себя.

Намедни учёный, известно из чего печёный, громогласно обнаружил, что Кафка любил порнографию.

Из этого само собой разумеющегося факта печёный и прочие недопечённые пытаются сделать великое литературное открытие.

С таким же успехом можно было бы сделать эксгумацию трупа Кафки и открыть, что у него был хуй.

Я думаю, поистине великим (и невозможным) открытием было бы найти человека, который порнографию не любит. А тех, что лгут, будто она им противна, заставить заявить это под присягой, а потом принудить их смотреть всевозможную порнографию в течение четверти часа, производя замеры неизбежного притока крови к их половым органам. Документально и научно зарегистрировав эрекцию или лубрикацию, использовать это как доказательство лжи под присягой и бросать этих фальшивок за клятвопреступление в тюрьмы, где всем заключённым разрешалось бы использовать их во все дырки в качестве воспитательного мероприятия. В конце срока эти клятвопреступники и впрямь бы перевоспитывались (что для других преступлений происходит весьма редко) и по выходе из тюрьмы, освобождённые от стыда, они вели бы половую и порнографическую жизнь без былых моральных закидонов. (Мой вариант рассказа Кафки «В исправительной колонии».)