Максим Литвинов. От подпольщика до наркома - стр. 25

Несмотря на все усилия, изловить беглецов (кроме злополучного Плесского) полиции не удалось. Об их дальнейших приключениях Литвинов рассказал в марте 1951 года на лекции в московском Музее революции. По его словам, для каждого из искровцев был разработан особый маршрут от Киева до границы. Сам он с тремя товарищами должен был той же ночью уплыть по Днепру на ждавшей их лодке. Но вмешались непредвиденные обстоятельства: «Спустившись по веревке, я бросился бежать, но в нескольких шагах попадаю в овраг и натыкаюсь на человеческое тело. Кругом тьма тьмущая… Человек тяжело дышит и едва смог назвать свое имя. Оказалось, что это один из наших беглецов, Блюменфельд, который вследствие сердечной слабости и сильнейшего нервного напряжения не в состоянии двигаться. Что же тут делать? Не оставлять же товарища в таком беспомощном положении. Я пробовал было нести его на себе, но ноша оказалась непосильной. К тому же я сам до боли расцарапал руку при спуске по веревке. Оставалось лечь и выжидать»[80].

Пока они ждали, наступил рассвет, и лодка уже не могла их забрать. Грязные и исцарапанные, они добрались до окраины города и, притворившись пьяными, потребовали от извозчика везти их в кабак. Оттуда пошли в баню, смыли грязь и переоделись в чью-то украденную тут же одежду. Несмотря на это, хозяйка снятой ими квартиры опознала в них арестантов и потребовала убираться вон; к счастью, ее сын-гимназист, видевший в беглецах героев, упросил мать приютить их. После двух недель ожидания они решили, что поиски прекратились, выбрались из города и на поезде уехали в Вильно, откуда контрабандист-литовец проводил их до границы: «Контрабандист предлагает пройти некоторое расстояние пешком, потом бегом, наконец слышим его радостное сообщение, что мы перешагнули границу, уже находимся на территории Пруссии и можем, если желаем, подкрепиться в находящемся неподалеку кабачке «хлебным вином». На радостях пьют все, а мой спутник, принципиальный трезвенник, залпом выпивает стакан водки и сразу хмелеет»[81].

Как ни странно, остальные искровцы тоже благополучно перебрались через границу. Всё, что досталось жандармам, – три письма Литвинова родным, задержанные на белостокском почтамте. В первом из них, посланном 10 сентября со станции Станупенель в Восточной Пруссии, говорилось: «Из Лодзи Вам сообщили, вероятно, каким образом я распростился с Лукьяновским замком и с Россией (не навсегда). Известны Вам, значит, и некоторые подробности. Измучился я физически и нравственно за эти дни, как никогда. Но близок отдых. Десять дней чувствовал над головой дамоклов меч военного суда за побег, а теперь вне опасности. Поймите, что вследствие усталости писать много не могу. Напишу из Берлина или Швейцарии.