Размер шрифта
-
+

Махатма. Вольные фантазии из жизни самого неизвестного человека - стр. 2

В зелёной тени улицы к двустворчатым воротам дворца подкатывает и останавливается школьная экскурсия – человек тридцать, под командой учителя. Учитель переговаривается о чём-то с караульным солдатом, школьники послушно ждут, и вот распахиваются узорчатые чугунные створки, пропуская экскурсантов. Школьники тянутся строем к торжественному подъезду и исчезают в его тёмном зеве, как поезд в туннеле.

А створки дворцовых ворот ползут навстречу друг другу и смыкаются. Над ними, в овальном навершии, ознакомительная надпись, собранная из железных кованых букв: «Институт имени Хавкина».

Розовая бабушка, без интереса проследив за культурным событием, переводит взгляд глаз, до краёв наполненных ви́дением, с караульного солдата на зазевавшегося по какой-то причине зебу.

Пустой парк перед дворцом снова тих и безлюден, шум улицы разбивается об ограду парка, как волны морского прибоя о каменный берег земли.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

І. ОДЕССА

Для Веры Фигнер, по прозвищу «Вера-револьвер», Одесса была не чужим городом; она приезжала сюда с радостью, а уезжала с грустью. Во всей империи никакой другой город – ни державный Санкт-Петербург, ни толстомясая Москва или босяцкий Ростов – не мог сравниться с Одессой по совершенной подготовленности к террористической революционной работе. Тому были причины, и веские, и все они своими тёплыми ладонями грели душу красивой Веры.

Дело тут было не в море и не в приятной солнечной погоде. Национальная пестрота создавала среду лёгкую и подвижную, идеальную для политического подрыва. Нигде во всей империи не жили в такой привычной тесноте дворов и домов все подряд: украинцы и русские, евреи и греки, армяне и турки. И все они сохраняли приверженность семейному укладу и родовым привычкам, зачастую довольно-таки странным и вызывающим непонимание соседей. Привыкнув к особенностям своего коммунального города и не обнаруживая в жизни предмета захватывающей любви, они перенесли свои чувства на Одессу и преданно её любили… Вера-револьвер оспаривала своё многозначительное прозвище у другой бандитки – унылой Веры Засулич, отличаясь от неё не только отменной красотой, но и острым умом преступницы, с большим удовлетворением отмечавшей национальные особенности одесского бытия.

Евреи, составлявшие чуть ли ни треть населения города, притягивали её пристальный интерес, как магнит притягивает металлические опилки. Вера не делала разницы между «эллином и иудеем», антисемитизм был ей неинтересен; она искала в людях лишь годность и готовность к осуществлению её революционных планов, прежде всего нового освежающего цареубийства – этого грозного акта справедливости и апогея индивидуального террора. И именно евреи, с их бесконечными и вполне безуспешными поисками справедливости, являлись благотворным материалом для опасной работы красивой Веры. За двадцать лет, прошедших после отмены рабства и выхода людей из крепостного хлева на свет божий, многое изменилось в империи: расцвели, как картошки в огороде, нелегальные революционные сообщества, и худосочные потомки библейских пророков к ним прибились и были приняты с воодушевлением. Это и неудивительно – а куда же им ещё было податься? Страсть к установлению мировой справедливости владела этими радикальными евреями, русский монархический строй не удовлетворял их запросам, и в борьбе за всеохватную свободу они готовы были сложить голову. Национальное происхождение и родовые корни налагали отпечаток на мировоззрение евреев, и, таким образом, целый народец можно было, при разумном подходе, вовлечь в революционную работу. Так рассуждала умная Вера, и она была недалека от истины.

Страница 2