Магниты - стр. 4
Сергей ударил по клаксону и выругался. Парень убрал руку от стекла и, прокатившись вперед, поравнялся с Сергеем. Приподняв стекло шлема, он что-то сказал. В это время загорелся зеленый, и Сергей рванул с места так, что Ляльку отбросило на спинку сиденья.
– Идиот, – пробормотал Сергей, то и дело поглядывая в боковое зеркало.
Лялька оглянулась. Мопед отстал.
– Ты как? – с тревогой спросил Сергей.
– Нормально, – соврала Лялька и, схватив рюкзак, принялась рыться в поисках мобильного.
Ей нужно было написать Ромке. Прямо сейчас. Они ведь договорились, что больше у нее не будет тайн, что с любыми страхами и проблемами она может обращаться сразу, потому что он «испугался до чертиков и повторять не хочет».
Иногда, когда ее накрывало страхами и утягивало в бездну, Лялька вспоминала первые дни после аварии. Она провела в больнице около недели и каждый день – каждый без исключения – видела Ромку. После перерыва в три долгих года это было как заново научиться дышать. Только его присутствие спасало от воспоминаний об удушающем запахе гари, о связанных руках и чувстве беспомощности.
Три года она видела его исключительно на фото и изредка по видеосвязи, поэтому, увидев его вживую, в первый момент растерялась. Он перерос Димку, а еще стал таким красивым, что у Ляльки, стоило ей взглянуть на него, начинала кружиться голова. Димка нервничал и на каждое ее движение вопил, что ей нужно лежать, а Лялька думала, что ее брат все-таки ничего не понимает в девушках. Да она бы и под дулом пистолета не встала с кровати, потому что на ней была идиотская больничная рубашка.
Ромкины глаза в искусственном освещении палаты казались совсем зелеными. А еще никакая видеосвязь не могла бы передать то, как он пахнет. Димка суетился, без конца передвигал с места на место вазу с цветами, пытался шутить и всячески дергался. Ромка был спокойным и улыбался. А у Ляльки щемило сердце. Она ведь просто хотела его попугать. Она совсем не хотела, чтобы он пострадал, вытаскивая ее из горящей машины. Теперь же она еле сдерживала слезы, глядя на его забинтованные кисти и заклеенную переносицу. И плевать было на то, что лечащий врач списывал плаксивость на сотрясение. Голова у нее болела вполне терпимо. Плакать хотелось от страха, что его могло не стать в той аварии. И Димки могло не стать. И как же жить после этого?
Лялька мечтала, чтобы Ромка говорил, но тот то ли из-за присутствия Димки, то ли по какой-то другой причине большей частью молчал, лишь улыбался. А ей так хотелось слушать его голос, не искаженный динамиками. Сама она тоже молчала, потому что на нее напала какая-то нелепая, сковывающая неловкость. Казалось, любое неосторожное слово что-то разрушит, сотрет его улыбку. К концу проведенной в больнице недели, в течение которой они с Димкой приходили каждый день, она разрывалась между желанием видеть Ромку и вернуться к привычному общению по телефону. Потому что по телефону говорить было нестрашно. По телефону у него не было шанса увидеть, что она краснеет или, зажав рот, чтобы он не услышал ее писка, прыгает от радости по комнате.