Магниты - стр. 22
В общем, в борьбе с Ириной Петровной Роман оказался один. Была еще, конечно, Маша, но той и самой доставалось. И, кстати, оказалось, что страдать за любовь хорошо лишь в книгах. А на деле удовольствие было то еще.
За секунду до того, как дверь распахнулась, Роман успел поцеловать Машу в висок и сделать шаг в сторону.
– Добрый вечер, Юрий Викторович, – вежливо поздоровался он с отцом Маши. Тот его тоже не любил. Вероятно, за компанию с супругой.
– Добрый. Проходите, что застыли?
Маша впорхнула в квартиру и звонко поцеловала отца в щеку. Тот заметно подобрел, и Роман вспомнил свой первый разговор с Машей и ее фразу о том, что сам Роман будет отстреливать кавалеров будущей дочери еще на подлете к дому. Может, дело было не в солидарности с женой, а в том, что любому отцу сложно смириться с появлением в жизни его дочки другого мужчины?
– Спасибо за приглашение, но мне пора.
– Пройдите, Роман. У меня к вам разговор, – прозвучал откуда-то сбоку голос Ирины Петровны, и желудок Романа сделал сальто.
В довершение сегодняшнего дня только этого не хватало.
– Что случилось? – забеспокоилась Маша.
– Пока ничего. Поэтому я и хочу поговорить с Романом.
– Мама! – воскликнула Маша и отчего-то залилась краской.
Роман перевел взгляд с нее на Ирину Петровну.
– Рома, иди домой, – Маша уперлась в его грудь ладонями и подтолкнула к выходу.
– Ну, если в наше время мужчины не умеют отвечать за свои поступки, то пусть идет, разумеется. Удерживать его тут никто не будет.
– Мама!
На Машу было жалко смотреть.
– Маша, всё в порядке. Я поговорю. Не проблема, – успокоил ее Роман и расстегнул куртку.
– Мама, – Маша сложила руки перед собой в молитвенном жесте.
– У тебя был выбор, Мария. Ты его сделала. Теперь я буду беседовать с ним.
– Я сама с тобой поговорю. Правда.
– Да что ты? А как же «мне восемнадцать, что хочу, то и делаю»? – Ирина Петровна так похоже изобразила Машин голос, что оставалось только удивляться тому, что Маша – ее приемная дочь. Жесты, интонации, манера речи у них были абсолютно одинаковыми.
Роман разулся, повесил куртку на крючок и развел руки в стороны:
– Куда идти?
– На кухню.
Роман ободряюще улыбнулся Маше и двинулся в сторону кухни. Как же он ненавидел кухни. Почему на них вечно происходят самые неприятные разговоры?
Он был в гостях у Маши один-единственный раз, когда знакомился с ее отцом. Сам, дурак, на этом настоял. Это знакомство стало, пожалуй, одним из самых кошмарных его воспоминаний. Родители Маши разглядывали его так пристально, что, если бы не державшая его за руку Маша, он бы точно провалил это знакомство. Впрочем, он и так его провалил, потому что, кажется, нес какую-то чушь. Вернее, он пытался честно отвечать на вопросы о своей семье, но ему все время казалось, что его ответы выглядят как насмешка над Машиным отцом, служившим скрипачом в оркестре. Рассказывать о своей жизни и учебе в Лондоне было неловко, но другой жизни у Романа не было. С каждым его словом Машин отец все сильнее мрачнел, и Роман, окончательно стушевавшись, умудрился ляпнуть: «Почему в оркестре служат, а не играют?» Ему казалось, что вопрос разрядит обстановку и позволит Машиному отцу рассказать о своей работе, но, еще не договорив, Роман понял, что таким идиотом мог быть только он. Какое счастье, что Волков не видел его позора!