Магическая Прага - стр. 77
Из зенита благосклонности Рудольф низводил своих приспешников в надир опалы. Ночью 26 сентября 1600 г. он набросился с кулаками на камергера Вольфганга Румпфа, которого подозревал в недоброжелательстве[525]. Он заключил пожизненно в тюрьму другого придворного камергера, Иржи Попеля из Лобковиц, заподозрив в желании сместить его с трона, и даже энергичное вмешательство католических иерархов не помогло освободить несчастного[526]. В весьма высокопарной трагедии “Король Рудольф” (1862) Витезслав Галек присочинил, что даже Еве из Лобковиц, которой Рудольф был очарован, не удалось добиться освобождения собственного отца.
Когда болезненные приступы отпускали Рудольфа, он впадал в апатию, все более замыкаясь в себе и забрасывая государственные дела, чтобы полностью посвятить себя алхимии, искусствам и звездам. Однако империю потрясали теологические споры, восстания князей Трансильвании и постоянные набеги турок. Все четырнадцать лет его правления (1592–1606) мусульмане и католики воевали между собой, что означало массовые убийства, грабежи, капитуляции и завоевания больших крепостей, о чем можно прочитать в уже процитированных мемуарах Микулаша Дачицкого.
В драме Иржи Карасека камергер Румпф так описывает Рудольфа: “…я знаком с Его Величеством с детства. Я сопровождал его к испанскому двору короля Филиппа. И потому я могу сказать, что нет на свете создания более печального и более одинокого. Мы подолгу оставались в мрачных храмах, порой до самой ночи. Я видел его страстно молящимся, и мне казалось, что небо должно было сдаться под таким напором. Но все его мольбы были напрасны. Едва мы покидали храм, как он снова погружался в печаль. Он сомневался в собственном спасении и страшился адских мук. Он искал укрытия здесь, в Праге, словно в монастыре. Боясь людей, выходил только ночью. Ни с кем не разговаривал, никто не видел его улыбающимся. Его душа столь же мрачна, как и его одеяние. И если бы не увлечение оккультными науками, что так его манили, астрологией и алхимией, если бы не искусство, статуи, картины, книги, драгоценности, ткани, которые он собирает с ненасытной алчностью, он так бы и жил в подобной пустоте и зачах бы, как никчемная тень…”[527].
Наследственное сумасшествие было у него в роду, спесивую гордость он приобрел во времена своей испанской молодости, из-за перенесенных унижений, а еще – незаживающий свищ подозрений, комплекс оскорбленного величия, боязнь турок, амбициозный брат Матиаш и небесные силы – все эти факторы усугубляли меланхолию, что сгущалась и пылала в его крови.