Маэстро - стр. 34

– Не хочу, – честно ответил Марик и тут же скис, потому что лицо у бабушки вытянулось. – Там нет ничего хорошего.

– Я догадываюсь. Дневник.

Пришлось доставать из ранца. Бабушка полистала страницы. Посмотрела на внука поверх очков.

– Знаешь, твоего отца выпороли бы и за меньшее. И заперли бы дома, заставив заниматься за инструментом, пока от зубов отскакивать не будет.

– Скорее уж от рук.

– Марат!

Марик вздохнул, пожав плечами. Ну неинтересно ему играть Баха и Генделя!

– А что, если я посажу тебя под домашний арест? Что тогда будет?

– Тогда я начну убегать через окошко.

– Вот и я так думаю, – с грустью согласилась бабушка. – Совсем от рук отбился. Ступай в большую комнату. Там письмо от мамы пришло.

Она ожидала, что Марик со всех ног кинется в комнату за письмом. Первый раз со времени отъезда Алиса соизволила напомнить о себе. И что бы Гульнар-ханум по этому поводу не думала, она понимала, как важно для Марика получить весточку от мамы. Но Марик не тронулся с места.

– Хорошо, я позже посмотрю, – кивнул он, снова берясь за трафарет и перо. – Мне ещё три афиши нужно дорисовать. А уроки я на завтра сделал, честное слово.

– Да бог с ними, с уроками, – пробормотала ошарашенная бабушка и вышла из комнаты.

***

Зрителей собралось больше, чем мальчишки могли мечтать. Казалось, во двор Семипаловых набились все жители их улицы, и даже кое-кто с соседних подошёл, с табуретками, как и просили. Вот только ставить табуретки было уже некуда, некоторые устраивались чуть ли не в огороде. Марик боялся, что мама Рудика начнёт ругаться – там же её бесценные грядки. Но она даже не заметила проблемы. Тётя Айшат металась между соседями, стараясь всех угостить только сегодня приготовленным чак-чаком, разливала чай. Стаканов не хватало, и Марик бегал выпрашивать у бабушки дополнительные. Бабушка стаканы дала, но на вопрос, пойдёт ли она смотреть спектакль, ответила уклончиво. Мол, чуть попозже, а то пирог в духовке. И вообще ей из окна всё прекрасно видно. Что ж там видно-то, через два забора? Но спорить Марик не стал, не до того.

Нарядный, в белой рубашке и даже в бабочке, одолженной у деда, тщательно причёсанный, он чувствовал себя именинником. Неважно, что он не на сцене, а за инструментом, и публика его даже не увидит. Всё равно это его спектакль: от идеи до песенки Гавроша, которая прозвучит в конце. Он, конечно, волновался, но вполовину меньше, чем Рудик. Приятеля просто трясло.

– Ты видел, сколько народу? – шептал он, выглядывая из-за занавеса-скатерти. – Человек двести!

– Заливай! Сто, не больше.