Маэстро - стр. 29
Притащили Толика как лучшего скрипача класса, показали ноты. Толик загорелся, сбегал за скрипкой, тут же начал играть. Всё происходило дома у Рудика, как в самом безопасном месте. Марик подозревал, что его домашние подобные музыкальные опыты не оценят, особенно в свете последней двойки по математике и четвёрки по специальности, за которую ругали даже сильнее, чем за двойку. Ну а что поделать, если Бах ему не давался?!
А потом всё как-то само закрутилось. Марик сделал аранжировку для скрипки, потом решил попробовать какую-нибудь импровизацию в том же стиле, но только для пианино. Получилось очень здорово, но Рудик возмущался, что вещь технически очень сложная, у него она никак не игралась без ошибок. А ему тоже очень хотелось исполнить «итальянщину». Слово они услышали от папы Рудика, так он окрестил их музыкальные экзерсисы, не зная, кто автор. Но не ругался, что примечательно, просто констатировал факт и посоветовал не увлекаться лёгкой музыкой. Марик ещё поразился нравам в семье приятеля. Он бы получил такой нагоняй, мало бы не показалось…
Словом, теперь Марик трудился над ещё одной итальянской импровизацией, не менее мелодичной, но технически более простой. У него не очень получалось, потому что приходилось всё время оглядываться на возможности Рудика. Марик злился: ну как можно уродовать музыку, потому что у кого-то не хватает техники? Занимайся лучше! Потом вспоминал, что сам не хотел играть Баха, как раз технику и развивающего, и успокаивался. По-хорошему, заниматься сочинительством стоило бы в будни, когда дедушка на службе. Бабушка в музыке не разбиралась, она контролировала только время, которое Марик проводил за инструментом. Но его уже так увлёк процесс сочинительства, что ждать подходящего момента не было никакой возможности. И вот, пожалуйста…
Дедушка аккуратно поставил ноты на пюпитр. Марик ждал взрыва. Он прекрасно понимал, что сейчас произойдёт. Вместо того, чтобы заниматься по программе, которая у него и так идёт ни шатко ни валко, он тратит время на лёгкую музыку. На «итальянщину». Если даже папа Рудика про неё не слишком одобрительно говорил, то можно представить, что скажет дедушка. Но дедушка сказал совершенно другое.
– Сыграй, пожалуйста, я тебя прошу.
Марик обомлел. И от дедушкиной реакции, и от тона, которым он озвучил просьбу. Но всё-таки заиграл. Пальцы быстро бегали по клавишам, нога сама нажимала на педаль. Не зря же он максимально облегчал эту вещь с точки зрения техники. А в середине он ещё и поймал кураж. Страстная итальянская музыка, впрочем, почему итальянская? Ведь это уже его, Марика, музыка, увлекала, пьянила, заставляла забыть о настоящем моменте: о стоящем рядом строгом дедушке, о невыученном Бахе с его секундами и молоточками, о реальности. Марик уже плыл куда-то, импровизируя на ходу. Как же здорово играть своё: никто не одёрнет, правильно или не правильно, так написано в нотах или по-другому, потому что как правильно – решает только он, автор.