М7 - стр. 3
Сабина выбежит из лифта прочь, забыв про урок музыки, спустится на несколько пролетов вниз, отдышится, достанет толстый маркер из потайного отделения лоскутного кожаного рюкзака и напишет почти на всю стену заветное слово «ненавижу». И лениво пошагает по лестнице прочь. Где-то возле пятого этажа она услышит гитару, как распевают: «Мусорный ветер, дым из трубы, плач природы, смех сатаны, а все оттого, что мы любили ловить ветра и разбрасывать камни… Песочный город, построенный мной, давным-давно смыт волной. Мой взгляд похож на твой. В нем нет ничего, кроме снов и забытого счастья».
Сабина несколько минут послушает, а потом пройдет мимо, не поднимая глаз, аккуратно переступая лаковыми лодочками с одной ступеньки на другую.
В одной из квартир высотки будут отмечать день рождения. На него пригласят почти весь класс, за исключением двоечника Овсенова, но с ним никто не ругался и бойкотов не объявлял. Простое подозрение на ветрянку – ничего личного. Спустя три миски оливье все распределятся по интересам – треть отправится играть в приставку «Денди», а оставшиеся поделят местность – кислотники останутся в комнате слушать рейв, а на лестнице начнут распевать «Крематорий» под гитару.
Не то чтобы Катя любила «Крематорий», но она точно на дух не переносила рейв и транс, а кислоту любила исключительно аскорбиновую. Носила джинсы и майки с надписями, красила ногти в черный и синий цвета, а по праздникам заплетала много-много косичек. «Интеллигентка хренова», – мелькнуло у Кати в голове, когда девушка в сером безликом плаще, затянутом на талии, с толстой пачкой нот подмышкой прошмыгнула мимо поющих вниз. «Компанейская шлюха», – подумала Сабина, поймав затылком внимание Кати.
Катя до сих пор грезила чизбургером и хотела разучиться мечтать. А боялась редко – разве что контролера Жернова П. К., тот однажды отвесил ей подзатыльник за безбилетную езду, и учительницу химии, Анну Ивановну. Та почти сразу за контролером задалась целью вытянуть бунтарку с черными ногтями на золотую медаль, приносила ацетон, просила одуматься. Катя слушала Ника Кейва, ненавидела гриндерсы, читала Кена Кизи и Чарльза Буковски, иногда Довлатова, а когда никто не видит – Цвейга и Бунина.
Сабина, поймав на себе взгляд пенсионерки, заходящей в подъезд после прогулки, впервые почувствовала себя той самой шлюхой в маленьком уездном городке. Когда мужик в лифте запустил свою потную ручонку ей под блузку с широким кружевным воротником, ей вдруг сразу подумалось: «Все об этом узнают, меня засмеют, а потом накажут». Сабину смущал не сам факт, а возможность его огласки. «Ненавижу!» – прошипела она, открывая тяжелые деревянные двери высотки. Как вдруг что-то сладкое брызнуло на нее с асфальта.