Лживая весна - стр. 37
– Вы уезжаете?
– Узнаю вашу наблюдательность, Хольгер. Да, вы правы – получается, уезжаю. Самому не верится, честно говоря. Сара полгода назад с семьей уехала в Палестину, два месяца назад к ней присоединились Руфь с детьми и Шломо, а через месяц я с Лейбой отправлюсь.
– Знаете хотя бы, что вас там ждет?
– Как что? Дом! Израиль ждет – земля, дарованная Богом! У меня всю жизнь мечта была, хоть глазком глянуть на Землю Предков, а тут я на старости лет в оба глаза посмотрю.
– Я имею в виду, условия там какие-нибудь для жизни есть?
– Сара писала, что поначалу сложно, конечно, было, да и сейчас не сахар, но только о том, чтобы вернуться ни тогда, ни сейчас она и не думает.
– Не страшно?
– Страшно! Конечно, страшно. Но и интересно, и хочется! Дети пишут про стены древние, как само время, про мой народ, текущий на эту землю рекой…
Лицо старика буквально сияло.
– А что Михаэль?
– Да, Мойша как всегда! У него один «…blühe, deutsches Vaterland»>35 на уме, прямо как у тебя! Оторвался он от меня изрядно. А уж как Магда умерла – и вовсе редким гостем стал. Так хоть мать навещал. Я все хотел его уговорить, да ты же его знаешь – если уж он встал на чем-то – сдвинуть не выйдет. Вот, хоть дом ему оставлю. Он все убеждает меня продать, да только… дом, где твои дети выросли, не так-то легко продать. Ты сам-то не женился еще? – Шварценбаум и не заметил, как начал обращаться к Хольгеру на «ты», впрочем, Вюнш не возражал.
– Нет, не женился.
– Эх, ты смотри, чтобы поздно не стало, Хольгер. А то знаешь: дети это все, что от нас на свете останется после нашей смерти.
– Жаль, что вы уезжаете…
– Да, мне тоже, Хольгер. Мне тоже…
Последние слова Шварценбаума зависли в воздухе, воцарилось молчание. Где-то тикали часы. Кофе жег язык. Вдруг старик ухмыльнулся и спросил:
– А вы, господин Майер, и с женщинами так же словоохотливы?
– Нет, что вы, с женщинами я и вовсе молчу!
Франц достойно отпарировал этот выпад. Маленький диалог между Майером и Шварценбаумом раскрепостил обстановку и снял печать грусти с лица старика.
– Впрочем, вы говорили о деле…
– Да! Господин Шварценбаум, в 22-м году вы были членом следственной группы, которая расследовала дело о массовом убийстве. Помните?
– Помню, конечно, хотел бы иногда забыть, но помню все. Хинтеркайфек – так та ферма называлась. Постой, неужели то дело достали из нафталина и отдали на доследование? Да еще кому? Счастливчику Вюншу!
– Да, мне и Майеру.
– И ты хочешь услышать мою версию событий и заметил ли я что-то, чего нет в деле?
– Именно так, господин Шварценбаум.
– Тогда, боюсь, я тебя разочарую – особой версии у меня нет. Меня подключили к делу восьмого апреля через четыре дня после обнаружения тел. Я на ферме-то был один раз всего, а в следственной группе занимался, в основном, допросами. Однако одно я могу сказать точно – дело странное. Причем, не только в том смысле, что какой-то сумасшедший убил шестерых человек, а потом жил в их доме рядом с трупами. Были и еще странности… Груберы крайне плохо характеризовались соседями. Отец регулярно насиловал дочь, за что даже отсидел. Мальчик, а возможно и старшая девочка той женщины… как ее?.. Напомни.