Лжедмитрий Второй, настоящий - стр. 56
– Хорошо, проходи. Только ничего не трогай.
Подросток вошел в комнату. Подошел и царственно поцеловал Афанасия в холодный лоб.
Воспитатели добились своего, он осчастливливал собою окружающих. Потом он перекрестился и пошел к рабочему столу Афанасия.
– Что-либо трогать запрет! – насторожился становой.
– Это Евангелие, – ответил юноша, беря толстую кожаную книгу со стола. – Я буду молиться.
Дьяк не рискнул отобрать у юноши религиозное писание, и Дмитрий свободно вышел из комнаты.
Скоро печь была растоплена. И скоро появился наставник.
Увидев драгоценный крест в руках у юноши, он вытер испарину со лба.
Крест этот, обнаруженный становым, мог бы принести большое количество неприятностей.
Все бумаги Афанасия, все письма без разбора были уложены становым в плоский деревянный ящик и опечатаны.
Бумаги поехали в Москву.
Живого Афанасия трогать не смели. Но мертвый он уже был не страшен.
Когда городские приставы сняли арест с дома, Афанасия Нагого переодели во все белое, потому что иначе не хоронили, и перенесли в пишалинскую церковь.
Много народа пришло проститься с хозяином.
Кто-то из любопытства. Кто-то и в самом деле из жалости.
Для крестьян Афанасий был неплохим хозяином. Основной доход его шел не с полей и леса, не с труда закрепленных крестьян, а с царской службы и привходящих дел. От него порой зависели не только важные назначения за рубеж и внутри страны, но и целость головы на плечах. А такая зависимость – золотая вещь.
Что-то ждало крепостных теперь? То ли имение заберут в казну, то ли приедут опальные родственники и будут выжимать из земли и леса все до нитки. То ли все будет как раньше.
Афанасия отпели. Многочисленные дворовые жены, в том числе мать Дмитрия, плакали с большим усердием и умением:
– Тебе ли было оставлять белый свет?
– Не имел ли ты богатства, и чести, и семьи любезной?
– Не жаловал ли тебя царь-государь?
Церковный колокол звенел над лесами и водой.
Нарядно одетого Нагого опустили в холодную, сырую землю. На могиле поставили красивую мраморную плиту – красную в золотую искру.
И все.
Грандиозный замысел по смене власти в стране будут осуществлять другие. Афанасий Нагой даже не узнает о его результатах.
Сразу после похорон Копнин позвал Симеона и Дмитрия.
Разговор с ними он вел в своей комнате. Это была рабочая комната – дубль хозяйской. С той лишь разницей, что в ней все было проще и кондовее и стояла большая деревянная кровать.
– Вот что, уважаемые мои, – сказал Юрий. – Вам здесь оставаться нельзя. Да и мне, пожалуй, тоже. Как только арестованные бумаги в Москве прочтут, сюда сразу стрельцов направят с каким-нибудь прощелыгой из пыточного приказа. Вы понимаете. Вам надо идти в столицу под крыло к Бельскому Богдану, Щелкалову Василию, к Романовым. К Мстиславскому, наконец. Так считал хозяин. Но мой вам совет другой.