Лжедмитрий Второй, настоящий - стр. 50
В этот раз механизм сработал как всегда.
Сначала поскакали нижние дежурные с вестью: «Тревога! Крымцы! Орда выходит!»
Потом верхние, с некоторым опозданием, поскакали с вестью: «Нет, не Орда, только часть ее: в Москву идет великое посольство».
И как всегда, новость передавали только самому высокому начальству. Чтобы она не расползлась по границам, по посольствам и по торговым гостям. Чтобы она, упаси господи, не мобилизовала врагов.
В Москве она поступила в палаты Семена Никитича Годунова.
Несмотря на позднюю ночь, он отправился с докладом к Борису. О набегах Орды, о пожарах, о моровом поветрии государю следовало сообщать немедленно.
– Хорошо, что это не Орда, а посольство, – сказал Семен Никитич, когда доложил обе новости. – Нам только Орды не хватало.
Годунов выслушал весть и ответил сразу:
– Орды нам и вправду не хватает! – Он постоял в полумраке кабинета и объявил свое решение: – Не будем князьям и боярам сообщать о посольстве. Скажем первую новость – Орда идет.
– Всегда ты нас запутываешь, Борис, – недовольно произнес Семен Никитич. – Для чего нам Орда? Тебе забот не хватает? У тебя бояре смирными стали, ручными? У тебя Москва утихла?
– А для того и нужна, чтобы бояр призвать к порядку, показать им, кто хозяин. Кто может полки собрать, начальников назначить без свары. Кто может в две недели всю Русию к Серпухову стянуть.
– Смотри, и в самом деле Орду накаркаешь!
– А и накаркаю. Орда уже не та стала. Вспомни, как в последний раз их гнали.
Оба вспомнили набег татар в девяносто первом, после убийства царевича. Черная тень набежала на лицо Годунова, он перекрестился. Семен Никитич перекрестился тоже.
Афанасий Нагой сдавал. Сдавал не от усталости и возраста, сдавал от резко изменившейся жизни. Он привык к интригам, гонке, опасностям, которых не боялся. Не потому он не боялся, что был безумно храбр, а потому, что слишком хорошо считал. И каждую опасность он трижды предвидел за версту и трижды успевал принять против нее меры.
Сейчас ему не приходилось куда-то гнать, вести сложные переговоры, интриговать и рисковать. Ему не приходилось преодолевать сопротивление среды и свое собственное, и внутренняя сила разрывала его, как рыбу, вытащенную из глубины воды на поверхность.
Он стал пить. Пил он всегда, но раньше все выпитое перерабатывалось в нем, как хорошее горючее, и только придавало ему сил. Теперь выпитое угнетало его. Он мрачнел. Мрачность направлялась внутрь его, ее надо было снова заливать вином.
В первые дни весны он пригласил к себе в рабочую комнату мальчика Дмитрия для какого-то важного разговора.