Лютый зверь - стр. 20

Я дёрнулась, но в ответ получила рык. Зверь оскалился, показав клыки, и мне пришлось замереть. Быстро ж я протрезвела. Закрыла глаза, из которых от боли полились слёзы.

—  Не надо, —  умоляюще простонала я.

Он отпустил, накренился к груди и лизнул, боль не прошла, но стала какой-то другой, от неё мышцы внутри лона сжимались, и хотелось секса.

Соски мои то лизал, то посасывал, то прикусывал. Я стала кричать, вцепилась в его  мохнатый гребень на голове и принялась жестоко его рвать. Оборотень встрепенулся, а я вцепилась зубами в его мочку.

Боль стала сладкой, и когда он оторвался от многострадальных холмиков и сунул руку мне между ног, с нажимом проехался по клитору, я взорвалась невероятной волной, тяжёлой, горячей. Зажала его руку между ног и вцепилась зубами в его плечо.

Реальность пропала, я полностью ушла в себя. Судороги ещё не закончились, как меня укрыло тело с острым запахом хвои. Он стал входить не на всю длину, но очень быстро, и я закричала, выгибаясь от волны, которая накрыла уже другим оргазмом —  мышечным. Чтобы я не упала, оборотень воткнул в меня член до конца, задев матку и подарив маточный оргазм почти сразу.

Исчез свет, звук, я перестала чувствовать запахи. Хлопая ртом, как рыба, не могла вдохнуть, так меня торкнуло. Оргазмы были умопомрачительные, доводящие тело до высшей точки наслаждения.

Потом сквозь пелену бесчисленных волн, судорожно трясущих моё тело, я слышала, как ревёт и  громко рычит мой любовник, явно изливая семя… прямо в меня. Не в силах была сопротивляться и даже думать об этом было тяжело. 

Я смогла трезво оценить ситуацию только тогда, когда угли в печке окончательно потухли, а за окном стало светать. К тому моменту  моё многострадальное тело уже прекратило содрогаться через каждые пять секунд, я вздрагивала, но это были остатки угасшего пожара животной страсти. Я лежала на его груди, украшенной мохнатыми дорожками, и после каждого затяжного вздоха его руки нежно проводили по моим плечам и бёдрам, словно успокаивая.

Это был самый улётный секс в моей жизни. Такое я никогда не забуду.

  —  Надо домой, —  прошептала я.

Каким был жестоким зверь, напористым и грубым ночью, с таким же старанием он был нежен и ласков под утро. Я только, прикрыв глаза, носом шмыгала и медленно одевалась, когда он с неистовством вылизывал меня: и плечи, и руки, и всё лицо. Он расцеловал мои бёдра и насильно повернул, чтобы исцеловать пораненные его когтями ягодицы. А я упорно одевалась и все меньше оставляла для него мест, куда можно меня поцеловать. Только губы. Он приник  к ним, опьяняя, и я снова захотела. Но разум восторжествовал, и затраханное тело уныло требовало небольшого перерыва.