Люди за забором. Частное пространство, власть и собственность в России - стр. 33

Новая власть потребовала, чтобы старые горожане потеснились. Поначалу даже предлагались определенные нормы. Аристократ Ленин мыслил комнатами, поэтому предлагал расселять новых жителей в реквизированные квартиры по такой формуле: К = N-1, где К – количество комнат, а N – число жильцов. Людей в квартире, таким образом, должно было быть на одного больше, чем комнат. Так, по его мнению, они не должны были почувствовать себя «богачами»[51].

Даже в сегодняшней России не каждая семья сможет похвастаться, что вышла на уровень частной жизни, предуказанный ленинской формулой. А вплоть до начала массового строительства при Никите Хрущеве речь шла, конечно, не о комнатах, а о квадратных метрах, которых становилось почему-то все меньше.

Люди снимали не комнату, а «угол», то есть часть комнаты, жили в коридорах, на кухнях. Домом для семьи могла стать кочегарка, сторожка, подвал и пространство под лестницей. Важнейшей и самой распространенной темой обращений граждан к власти были жилищные проблемы. Историк Шейла Фицпатрик приводит письмо, в котором дети одной московской семьи из шести человек просят не вселять их в каморку под лестницей, без окон, общей площадью 6 квадратных метров[52]. Бенедикт Сарнов вспоминает, как он попробовал обменять одну комнату в коммунальной квартире на другую, более подходившую его семье, и уже почти договорился с хозяевами, но выяснилось, что в новой квартире есть недостаток: в ванной живет семья прокурора[53]. О жизни в ванной есть знаменитый рассказ Михаила Зощенко – «Кризис».

Частная жизнь стала возвращаться в начале 1930-х, но всегда как привилегия – для особых людей, за особые заслуги. Новые городские дома строились по индивидуальным проектам и, по определению, не могли решить проблемы массового дефицита жилой площади.

Сталину важно было утвердить свою персональную власть и размежеваться с предыдущей эпохой. Он хотел продемонстрировать, что государство вступило в пору стабильности. Формирующаяся тоталитарная система власти противопоставляла движению – неподвижность, равномерному – иерархическое, горизонтали – вертикаль, коллективному – индивидуальное. В кинематографе государство теперь начинает предпочитать массе индивидуальные характеры. Стандартное и форменное больше не интересны системе – теперь она любит индивидуальное и в одежде, и в жилье[54].

Человек мог теперь даже получить отдельную квартиру и дачу. Но только если это был особенный человек. Распределение благ становилось более персонифицированным и – по необходимости – строго иерархическим и очень неравномерным, поскольку ни еды, ни одежды, ни тем более квартир в бедной стране заведомо не могло хватить на всех.