Люди-мухи - стр. 26
Однажды, зимой 1963 года, мы с мамой возвращались домой с катка и встретили на улице Патрицию Луизу и ее родителей. Профессор Боркман, как всегда, завладел разговором. И вдруг посередине его анализа новостей дня – он говорил о вотуме недоверия правительству Эйнара Герхардсена после дела компании «Кингз Бэй» – случилось немыслимое. Патриция не только поправила профессора в изложении фактов, но и подвергла сомнению его выводы. И самым поразительным было то, что Боркман воспринял слова дочери чуть ли не с радостью, охотно признал свои ошибки и несколько раз погладил своего критика по голове. Происшествие произвело на нас с матерью неизгладимое впечатление.
– Мы еще услышим об этой девочке, – сказала мама, когда мы пошли дальше.
К сожалению, мне пришлось вспомнить тот случай и слова мамы после трагедии, навсегда окрасившей жизнь Боркманов в черные тона. Оказалось, что в тот день мы видели фру Боркман в последний раз. Да и Патриции больше не суждено было кататься на коньках. Через несколько дней машину, в которой ехали фру Боркман и Патриция, занесло на обледенелом перекрестке и она врезалась в тяжелый грузовик. В результате лобового столкновения водитель и фру Боркман, сидевшая на переднем сиденье, погибли на месте, а Патриция, сидевшая сзади, получила тяжелейшие травмы. Пять дней она находилась в коме; врачи боролись за ее жизнь. Первые дни все опасались, что девочка не доживет до утра. Через десять дней после автокатастрофы в одной газете появилась маленькая заметка: жизнь девочки вне опасности, но ходить она, скорее всего, больше не сможет. Тогда представители прессы в последний раз уделили внимание Патриции Луизе И. Э. Боркман.
Позже я узнал от матери, что Патриция осталась парализованной ниже талии; ее забрали из школы. Отец в отчаянии обращался к лучшим врачам, а также, от полной безысходности, возил ее к одному старому целителю в Лиллехаммер и к другому, более молодому, в Сносу. Последствия аварии излечению не поддавались. Патрицию ждала жизнь инвалида и постепенное угасание… Много лет я почти ничего не слышал ни о ней, ни о ее отце. И вот 6 апреля 1968 года Боркман неожиданно позвонил мне и предложил помощь в расследовании убийства.
Фасад владения 104–108 по Эрлинг-Шалгссон-Гате, где находились и жилище, и штаб-квартира Рагнара Боркмана, оставался таким же внушительным, каким запомнился мне с детства. Огромное здание в округе прозвали «Белым домом» из-за его цвета. В свое время дед Рагнара Боркмана объединил три стоящих рядом дома; теперь его статуя возвышалась на постаменте в огромном, просторном холле перед кабинетом внука. Когда я вошел, мне показалось, будто я перенесся на машине времени в тридцатые годы.