Люди как боги. Книга 2. Вторжение в Персей - стр. 24

Она оттолкнула меня. У нее опять изменилось настроение, я предчувствовал бурю. Но она сдержалась.

– Удивительный вы народ, мужчины, – сказала она только. – Для вас все – повод для хлесткой формулировки. Умрет не раньше нас с тобою – это так утешительно, Эли!

– Если я скажу по-другому, ты мне не поверишь…

– Скажи – может, и поверю!

– Тоскуешь по неправде? Жаждешь обмана?

– Какие напыщенные слова – тоскуешь, жаждешь! Ничего я не жажду, ни о чем не тоскую. Я боюсь, можешь ты это понять?

Я не стал продолжать этого разговора и пошел на совещание командиров.

На улице внутри корабельного городка ко мне подошел Ромеро.

– Дорогой Эли, не завидуете ли вы нашим предкам, воевавшим без семей? – спросил он.

– Может быть, – ответил я сдержанно. Ромеро продолжал со странной для него настойчивостью:

– Я хотел бы поспорить с вами, любезный адмирал. Мы иногда говорим о предках общими формулами, а не конкретно. Им часто приходилось сражаться, защищая своих детей и жен, и они тогда дрались не хуже, а лучше – яростно и самозабвенно, жестоко и до конца, Эли!

Я посмотрел на него. Вера была в эскадре Леонида. И детей у Ромеро не было, он не мог говорить о своих детях.

Он шагал рядом со мной, подчеркнуто собранный, жесткий, до краев наполненный ледяной страстью, он с чем-то яростно боролся во мне, а не просто разговаривал. Таким я видел его лишь однажды – когда он пытался завязать драку из-за Мери.

Я сухо сказал:

– К сожалению, должен ответить вам общей формулой. Мы будем сражаться яростно и самозабвенно, жестоко и до конца, Павел. Но не за своих детей и жен, даже не за одно человечество – за всех разумных существ, нуждающихся в нашей помощи.

Я был уверен, что он обидится на такую бесцеремонную отповедь, но он вдруг успокоился. Если и был среди моих друзей непостижимый человек, то его звали Ромеро.

Звездные полусферы в салоне пылали так, что глазам становилось больно. Красные, голубые, фиолетовые гиганты заходились в неистовом сиянии, а среди этих небесных огней сверкали искусственные, их было больше двухсот – зловещие зеленые точки, пылающие узлы сплетенной для нас паутины. Оранжевая была в неделях светового пути, она казалась горошиной среди точек. Я хмуро любовался ею.

– Начинаем! – сказал я.

– Начинаем! – отозвались Осима и Петри. Маленький космонавт молчал. Я уловил его скорбный взгляд: он смотрел на два звездолета, неподвижно висевшие в черной пустоте неподалеку от «Волопаса». Я до спазма в сердце понимал боль Камагина – она была иной, чем у его товарищей.

Этот человек, наш предок, наш современник и друг, командовал фантастически совершенным кораблем – в самых несбыточных своих мечтах он и представить такого не мог. Мы были, в конце концов, в своем времени, а он перешел границы, определенные обыкновенному человеку. И сейчас он собственным приказом должен был уничтожить изумительное творение, которое ему вручили.