Люди и куклы (сборник) - стр. 16
Я думал – за врачом. Но старуха вернулась, принесла какие-то опорки и байковый халат.
– После возвернешь, – сказала она, – все возвернешь, а то меня тут подчистую разбумажат.
Помогла мне одеться и открыла дверь. Так, серой байковой тенью, держась за стены домов и задыхаясь от слабости, я шел. Куда? В общежитие. Искать Нину Михайловну.
Без нее моя любовь была немая.
Уже светало, когда я вскарабкался по крыльцу и постучал в комнату ее дядюшки.
– Кто? – спросили из-за двери, и я узнал голос Нины Михайловны.
Я назвался. Дверь распахнулась. Я упал в темноту, в объятия Нины Михайловны.
– Василий Васильевич, Васенька, живой, – повторяла Нина Михайловна и вдруг заплакала.
Я тоже плакал от слабости и не мог выговорить ни слова. Дядюшка зажег свечу. Нина Михайловна вскрикнула и отшатнулась от меня.
– Халат на мне, – забормотал я. – Простите, я в больничном.
– При чем тут халат? Судя по вашей бороде, господин Бучинский, вы давно не любовались на себя в зеркало. – Дядюшка подтолкнул меня к разбитому трюмо и поднял свечу.
Бородатый скелет в сером балахоне таращился на меня из зеркала. Почему-то больше всего меня поразили огромные мои оттопыренные уши.
Потом за столом я жадно ел, а Нина Михайловна сидела напротив и торопливо рассказывала, как она перепугалась, когда я внезапно исчез, что думала и гадала о моем исчезновении, сколько слез пролила в отчаянные минуты и как не переставала надеяться.
Разыскать меня оказалось невозможным: мои документы остались в манеже, а то, что я внезапно тяжело заболел, никому не пришло в голову. Меня искали по моргам, но не додумались заглянуть в больницу.
– Вы выглядели таким крепким! – подытожила Нина Михайловна.
Таясь, я спросил, что в манеже.
– Не волнуйтесь, туда нашли конюха. – Нина Михайловна вдруг рассмеялась. – Получается комический парадокс!
Ведь иностранцам объявили, что вы больны. Соврали правду. Все перестали ходить, – сердце у меня екнуло, – кроме, представьте… – И я снова услышал длинную ее фамилию, теперь прозвучавшую музыкой.
Она дважды, нет, трижды ходила с Ниной Михайловной без меня в манеж, сама подседлывала кобылу и гоняла ее кругами, вскачь.
– Лошадь делалась вся в этой… в пене. Потом, вообразите, попросила меня написать ей ваше имя на бумажке латинскими буквами. Ах, какая же я дура! – Нина Михайловна вскочила из-за стола, выдвинула ящик комода и суетливо порылась в нем. – Вот! – В руках у нее оказался узкий синий конверт. – Это она передала для вас. И, представьте, запечатала. Очень невежливо! Я бы все равно не стала читать, – сказала Нина Михайловна, покраснела и передала конверт мне.