Любовь - стр. 30
А может, девчачьи слезы куда хуже, чем причина, заставившая их пролить. Может, они были признаком слабости, которую заметили окружающие и заявили о ней еще до того, как он дал оттуда деру. Еще до того, как у него вдруг все похолодело в груди при виде ее нелепо вывернутых вниз рук, стянутых белоснежными шнурками. Эти руки можно было принять за пару варежек, нелепо болтающихся на бельевой веревке – будто какая-то потаскушка, которой наплевать, что скажут соседи, нагло протянула веревку через весь двор. И сливовый лак на обгрызенных до кожи ноготках придавал этим похожим на варежки крошечным рукам вид рук взрослой девушки, что и заставило Ромена подумать о ней как о потаскушке, которой наплевать на то, что о ней могут подумать…
Он был следующим в очереди. И уже был внутренне готов – несмотря на жалкий вид этих связанных рук и кошачье хныканье, клокочущее у нее в горле. Он стоял около спинки кровати, завороженный громкими стонами Тео, чья голова ритмично моталась взад-вперед над девочкой, которая отчаянно извивалась, отвернув к стене лицо, скрытое под упавшими на него растрепанными волосами. Он уже расстегнул ремень и сгорал от предвкушения, готовый стать наконец тем самым Роменом, которым он себя всегда рисовал в воображении: крутым, опасным, отвязным. Он был последним из семерых. Трое, как только кончили, выбежали из комнаты, на выходе победно вскинув пятерни, и быстро смешались с участниками шумной вечеринки. Фредди и Джамал, хоть и обессиленные, остались сидеть на полу и продолжали наблюдать за Тео, который начал первым, а теперь пошел по второму кругу. На этот раз он не спешил, и его постанывание было единственным звуком, потому что девочка теперь перестала хныкать. Когда он отлепился от нее, пахнуло лежалыми овощами, гнилым виноградом и мокрой глиной. В комнате повисла звонкая тишина.
Ромен шагнул вперед сменить Тео, а потом удивленно заметил, что его руки сами собой схватились за спинку кровати. Узел шнурка, стягивавшего ее правое запястье, развязался, как только он до него дотронулся, и ее рука бессильно упала на подушку. Она так и осталась лежать, и девочка не стала ею ни отбиваться, ни царапаться, ни убирать волосы с лица. Ромен отвязал вторую руку, которая все еще была крепко стянута шнурком от кроссовок. Потом завернул девочку в покрывало, на котором она лежала, и рывком усадил. Он поднял с пола ее розовые кожаные туфли на высоких каблуках с ремешками крест-накрест спереди – обувка ни на что не годная, кроме как для танцев да форса. И тут услыхал лающий смех – это сначала, а за ним последовали грубые шуточки и гневные возгласы, но он выволок ее из комнаты и, протащив сквозь толпу танцующих, вывел на крыльцо. Дрожа всем телом, она вцепилась в протянутые ей туфли. Если до этого они оба и были пьяны, то сейчас опьянение прошло. Холодный ветер их протрезвил.