Любовь, сова и бюрократия - стр. 24
Птица, действительно, вела себя беспокойно. Трясла крыльями, вертела головой и переминалась с лапы на лапу на узком оконном отливе.
И там, в кабинете прокурора, на менталиста напала она, еще и подруг привела. Выходит, действительно нервничает! Из-за меня! Нельзя нервировать сов – они посланницы Богини и великое благословение нашего королевства.
Я улыбнулась птице и даже попыталась мысленно перед ней извиниться. Всё-всё, я в полном порядке. Я не расстроена, честное слово, я счастлива как никогда!
Кажется, сработало. Сказав своё излюбленное «уху-ху», сова взмахнула крыльями и, оттолкнувшись лапами, улетела на сосну.
– Упорхнула, – заметила Инэс, а я посмотрела на неё, любуясь изящным профилем.
Художник, она и сама была как картинка. Прокурор или кто-то другой, она заслуживает быть любимой.
– Я счастлива, что он тебе нравится. И я очень рада за тебя, – твердо сказала я.
– А как он на тебя сейчас смотрел …. как филин на мышь! – мечтательно протянула Инэс и, повернувшись ко мне, недоуменно замолчала. – Погоди, при чем тут я? – свела она брови к переносице.
Как обычно, поняв меня безо всяких слов, она весело рассмеялась:
– С ума сошла, ребенок?
– Кофе, долго пилил… а еще «скромняшка» и «надо брать», – почему-то обиженно получилось у меня.
– Лици, он этот кофе на улице пил! Наотрез отказался заходить к нам в дом, а с тобой – даже уговаривать не пришлось.
– Стеснялся, – буркнула я.
– Ой, не могу, – качая головой, расхохоталась она. – Я Кристиану – в матери гожусь! Я его для тебя присмотрела!
– Богиня, ты опять за своё! В какие матери, Инэс? – я возвела глаза к потолку, чувствуя, как в груди у меня становится жарко, а глупая улыбка буквально намертво приклеивается к моим губам. – Ты даже мне в матери не годишься!
Она фыркнула и, уперев руки в бока, укоризненно заметила:
– Я вообще-то и есть твоя мать. Если ты вдруг забыла.
– На память не жалуюсь, – степенно ответила я.
– Не жалуешься. Ты – нос морщишь, – улыбнулась Инэс и, раскрыв объятия, поманила меня к себе.
Я прижалась к ней и закрыла глаза, нежась в её руках. Получая порцию ласки за всю эту безумную неделю разом. Мы ведь, и правда, уже несколько дней толком не виделись.
– Неискоренимая у тебя нелюбовь к слову «мать»… – целуя меня в щеку, грустно добавила она.
И это была истинная правда. Как только она меня не уговаривала, чего только не делала. Даже к модным нынче в столице врачевателям душ меня водила, бестолку.
Я была обычным ребенком и лет до семи, как все нормальные дети, звала Инэс … мамой – я поморщилась, даже в мыслях назвать её так мне удавалось с трудом. Ничто, так сказать, не предвещало … пока в один из вечеров на пороге нашей квартиры не появился очередной её воздыхатель. Воздыхателя-то я выгнала, он газету у нас в прихожей выронил, а Инэс взяла её в руки и стала белой, как сваленные стопкой в коридоре еще чистые холсты.