Любовь Куприна - стр. 9
У него нет носа и глаз.
«Забыть, забыть все это», – говорит офицер сам себе и оглядывает станцию, на которую прибыл.
Впрочем, всё ее изображение умещалось у него под ногами – дощатый перрон и отраженное в громадной луже перевернутое каменное здание вокзала с часами на фронтоне.
Время уходило.
А еще на станции, как водится, стоял терпкий запах угля и креозота, и прошедший только что дождь усиливал зловонные испарения, которые вызывали приступы тошноты.
Хорошо, что они повторялись волнообразно, это давало возможность отдышаться.
И тогда офицер делал глубокие вдохи и выдохи, вдохи и выдохи.
Это помогало.
Озноб проходил.
Испарина выступала на лбу.
Облизывал языком пересохшие губы.
При этом с привокзальной площади как ни в чем не бывало доносились крики и смех, визгливое пение и ругань грузчиков.
Далекие неразборчивые голоса, эта ожившая какофония, плыли в спертом пристанционном воздухе, делая ощущение одиночества и пустоты объемным и непреодолимым, потому что оно было разлито во всем – в рельсах, уходящих за горизонт, в чахлых, закопченных деревьях, в покосившихся сараях, окутывало как густой туман, выбраться из которого в неизвестной местности было невозможно.
«Вот ведь как, всюду жизнь», – усмехнулся про себя.
Дело в том, что молодой офицер получил назначение в 46 Днепровский полк и прибыл к месту назначения в Богом забытое местечко на юге России как раз накануне своего двадцатилетия.
«Угораздило», – усмехнулся снова.
Вспомнил, как в детстве, когда еще вместе с маменькой жил во Вдовьем доме на Кудринской в Москве, он мечтал о леденцах, которые продавали лотошники-горлопаны в сквере напротив, и куда его обещала сводить его маменька – Любовь Алексеевна на его день рождения. Но поход тогда так и не состоялся, потому что накануне он совершил преступление, за что и был наказан.
Невольно совершил, по недомыслию, но совершил.
– Подпоручик Куприн, выйти из строя!
Офицер К выходил на привокзальную площадь, и его сразу окружали местные евреи с предложениями комнаты недорого, женщины на ночь тоже недорого, а грузчики были готовы за 5 копеек донести его на себе, куда требуется, потому что «по нашей грязи их благородию ходить никак не можно».
Да какое уж тут «ваше благородие», когда на плацу перед всем строем раздалось громоподобное:
– Трое суток ареста за нарушение внутреннего устава.
– Есть трое суток ареста за нарушение внутреннего устава.
– Встать в строй.
Однокашник по Александровскому военному училищу Илья Силаев, получив трое суток гауптвахты, заболел неврастенией, впал в тоску и был отчислен из учебного заведения по состоянию здоровья.