Любовь к родителям - стр. 6
Главным маминым увлечением был театр. Она знала ленинградские театры прекрасно, тонко разбиралась в театральном искусстве и страстно любила театральную жизнь. В 1941 году мама окончила школу и поступила в театральный институт на театроведческий факультет.
Мама успела даже немножко поучиться в осажденном Ленинграде, потом заболела, а когда выздоровела, то узнала, что институт уехал в эвакуацию.
Началась блокада. Моего глухого деда, которому было столько лет, сколько мне сейчас – 47–48, взяли в ополчение. Мог отбояриться по глухоте, но не стал, не то настроение было тогда у ленинградцев. Поэтому у нас в семье считалось, что дед ушел на фронт добровольцем. А бабушка осталась с двумя дочерьми и двумя старухами – своей матерью и матерью мужа. Старухи довольно быстро умерли от голода. Мамина сестра обезножила и ходила на костылях. Бабушка носилась по городу, продавала все, что могла, вернее, меняла на еду, зарабатывала рукоделием. Спрос был, «жучки» водились. Однажды, сговорилась обменять мешок капустных листьев на стакан водки. Водки не было, но упускать мешок было нельзя. Придя домой, бабушка сообразила, что делать. Налила в стакан оставшиеся довоенные духи и одеколон и подала продавцу. Мужик выпил, ничего не сказал и ушел. Таких случаев, позволивших не умереть с голоду, было несколько.
А мама работала организатором (или агитатором, или кем-то таким). Работа была разнообразная – тушили зажигалки по ночам на крышах, искали припрятанные трупы, то есть выявляли тех, кто хотел пользоваться хлебными карточками мертвых людей, хоронили умерших, у которых не было близких. За эту работу полагалась рабочая карточка.
Зимой или весной 42-го года домой вернулся дед. Его снова контузило, и он был комиссован. Дед с трудом вернулся в Ленинград, хотя полагалось ему отправиться на внешнюю сторону кольца. Дед принес три буханки хлеба и собирался и дальше кормить семью, но быстро слег и стал дополнительной обузой для бабушки.
Не мне, послевоенному, рассказывать про ленинградскую блокаду. В общем, семья выжила и осенью 42-го года была эвакуирована из Ленинграда на катере по Ладоге. На другом берегу ленинградце начали кормить, потом повезли на восток и первое время хорошо кормили, а потом эшелонное начальство стало воровать, кормить перестали, и народ начал из эшелона бежать. Семья моей мамы сбежала одной из последних в городе Джамбуле.
Как-то обосновались в этом казахском городе, стали зарабатывать на хлеб, образовалась даже компания из ленинградцев – эвакуированных и раненых молодых людей. Мама работала уборщицей в парикмахерской и пыталась связаться со своим институтом, который был в Новосибирске. Но оттуда не отвечали, поехать просто так было нельзя. Тогда мой дед принял волевое решение – в Джамбуле находился Ленинградский юридический институт, вот маме и велено было туда записаться. Взяли ее в институт легко – ленинградка и студентка ленинградского вуза! В 44-м году юридический институт вернулся в Ленинград и мама вместе с ним, а через некоторое время вернулась в Ленинград мамина семья. Так мама стала юристом.