Любовь и жулики, или Охмурить принца - стр. 11

- Фея? – пыльно-голубые глаза насмешливо прищурились. – Убить? А ты ничего не перепутала?

- Ну да, - я активно закивала. – Говорила, что желание исполнит, а сама на меня с дубинкой… Ну, я и выпрыгнула в окно. А тут – ёлки!

Для убедительности я ткнула пальцем перед собой. Мужчина снисходительно туда глянул. Я тоже. Вот блин. Действительно же ёлки! Зеленые такие, могучие. Конца-края им не видать, одни стволы и ветки.

- А… - я замялась. – А где я?

- В ельнике, - хмыкнул мужчина, принимаясь выбивать угасшую трубку.

- А дом где? – задала я не менее гениальный вопрос.

- Мой? – фыркнул собеседник, уже явно издеваясь.

- Ну, хотя бы ваш, - я пожала плечами: возможно, когда я выпрыгнула, за окном был шквалистый ветер, и меня просто забросило в парк? Сдувает же меня зимой, когда гололед. На полметра обычно, но сдувает же!

- Город – там, - мужчина мотнул головой куда-то влево. И мне в глаза сразу бросилась крайне оригинальная деталь его внешности.

- Ёк-макарёк! Нифига себе уши! – я открыла рот, пялясь на два заостренных «локатора». Нет, я, конечно, слышала про пластические операции, но чтоб в нашем мухосранске такого кадра встретить… - Они накладные или пришитые?

- Слышь, ты язык-то прикуси, – мигом согнав улыбку с лица, грубо ответил мужчина. Затем, видно, окончательно записав в меня в лагерь «опустившихся» баб, он наклонился за своей котомкой и принялся укладывать в нее какие-то вещи с явным намерением покинуть территорию.

- Извините, - покаялась я и повнимательнее осмотрела своего спасителя: он был обряжен в неброский костюм из кожи и зеленой ткани, сливавшийся с пейзажем, и носил высокие сапоги на шнуровке. Из-за спины у него торчали пушистые оперения стрел и одно плечо лука со спущенной тетивой. Волосы были длинными, но грязными, и свисали неприятными патлами. Нет, не патлами: дредами. Кончики пальцев потемнели от табака, а под ногтями было черно. Ну точно из этих… как их… ну которые по лесам бухают и мечами машут. Ролевики, во!

- Чего пялишься? – спросил он, кривя уголок рта. – Сказал же: за любовь не плачу.

- Да не шалава я! – я аж подпрыгнула от возмущения. – Это имя у меня такое: Любовь. Люба. Любочка. Любава.

- А чего ж ты тогда так одета? – он снова покосился на мои ноги, опять заставив меня принять позу Венеры в пене. – Или точнее, раздета.

- Это все фея постаралась, - я чуть не всхлипнула, не зная, куда деться от стыда и неловкости. – Я ей сказала, что платье хочу, как в детстве. Вот она и выдала мне.

«Эльф» хмыкнул. Пошуршал чем-то в своей котомке, потом швырнул в меня темный комок, пахнущий дымом и прелой листвой.