Любовь и вечная жизнь Афанасия Барабанова - стр. 47

В этом сарае без окон, прозванном «деревенской бастилией», не только пороли, а ещё истязали изуверски. Кого к кольцам, вбитым в дубовые стены, на целый месяц привязывали, кого на дыбу поднимали, кого без одежды на раскалённую печь сажали, пальцы кузнечным молотом расплющивали. А ещё ноздри клещами рвали, так же, как любил когда-то делать «любезный Император» Пётр Алексеевич. А уж морить голодом или мучить жаждой – никто это за наказанием и не признавал, как и обливание водой зимой, в лютые морозы, до окоченения.

Велел Осипов-Синклитикийский за нападение на гостевую карету подвесить Степана «рыбиной» – то есть, связать за спиной руки и ноги, а затем, перевязав их одной верёвкой, поднять преступника над полом. И в таком положении продержать до самого утра.

Там они и повстречались – сын кузнеца и сын сельской певуньи.

Когда сторожевой слуга, что стоял от дверей снаружи, отошёл справить нужду, Степан зашептал в темноте Афоне:

– Слышь, малый, ты кто?…

– Афанасий.

– А сын чей?

– Барабановых.

– А-а-а, мамки-хористки!.. А я Степан, сын кузнеца Соломина. Развяжешь?

– Как развязать? Сам связанный.

– Главное, нож найди.

– Где искать?

– Пошарь под собой, в соломе.

Стал шарить Афоня.

– А нож откуда?

– Сидел я в прошлый раз на том самом месте, где ты сейчас. Вот и припрятал его там.

– А не отобрали?

– В сапог положил, за подкладку…

– Нашёл!..

– Цыть, малый! Сторожевой услышит… Себя освободить можешь?

– Попробую…

– Только режь осторожно! Нож вострый, как акулий зуб!

Афоня нащупал в темноте лезвие ножа и стал перерезать грубую толстую верёвку, которой были связаны ноги. Думал, что долго провозится, а вышло в одно мгновенье…

– Готов! – жарко прошептал он. Только сердце колотилось от радости.

– А теперь меня…

Пополз Афоня на Степанов голос.

– Ты наперво ту самую срежь, что надо мной…

Поднялся Афоня на ноги, нащупал натянутую верёвку, что держала Степана над полом, взялся за рукоять ножа двумя руками и стал резать. Не успел три раза пройтись туда и обратно, как упал Степан на пол и глухо вскрикнул – оказалось, что положили под ним, на всякий случай, деревянную борону, острыми сучками вверх, чтобы сено под ним периной не показалось. Когда падал – щёку сучком поранил, хорошо ещё, что в глаз не попал.

– Больно?

– Давай, малый, режь дальше…

Но Афоню уж просить не надо было. Освободил он поначалу степановы руки за спиной, потом разрезал узлы под коленями и последний узел чирканул, на щиколотке. Всё, свободен!

Только успел верёвку со Степана сбросить, ключами снаружи зазвенели, да свет сторожевого фонаря по дверным щелям гулять пошёл.